Юрий Рытхэу - Интерконтинентальный мост

— Хочу просто походить по Уэлену, посмотреть, чем живет и дышит самый северо-восточный поселок нашей страны, — сказал Метелица Ивану Теину.

— Насчет самого северо-восточного, — улыбнулся Иван Теин, — теперь поселок Администрации отнял у нас это преимущество.

— А ведь верно, — согласился Метелица.

Но, подумав, сказал:

— А все равно мы принадлежим Уэленскому сельскому Совету.

Наступал короткий сумеречный день. Температура упала до тридцати пяти градусов ниже нуля по Цельсию. Время от времени с морской стороны слышались звуки, похожие на пушечный сигнал полуденного часа у Петропавловской крепости в Ленинграде: это лопался сжимаемый морозом морской лед.

Для поездок по поселку, растянувшемуся вместе с хозяйственными и производственными постройками на несколько километров по южному берегу замерзшей Уэленской лагуны, Иван Теин предложил крытый утепленный электрический снегоход.

В помощь взяли еще Александра Вулькына.

— На открытом снегоходе сейчас тяжело: на большой скорости и не заметите, как обморозитесь.

— Ну что ж, — согласился Метелица, — пусть будет закрытый снегоход.

Первый маршрут лежал на звероферму, расположившуюся у берега озера Эле-Лылы. Звероферма представляла собой несколько открытых вольеров, точнее отгороженных обширных пространств тундры с небольшими полуоткрытыми клетками, напоминающими норы-конуры.

— Мы стараемся даже так называемого одомашненного зверя держать в природных условиях, максимально приближать его образ жизни к естественному, — объяснил Александр Вулькын. — Звери реже болеют, и, самое главное, шкура у них лучше.

— Много шкурок получаете? — спросил Метелица.

— Мы полностью обеспечиваем наши потребности в мехе, — ответил Вулькын. — Что похуже, продаем на сторону. Себестоимость норки довели до такого уровня, что можем каждому охотнику сшить кухлянку из этого еще в прошлом веке очень дорогого меха, но наши люди предпочитают оленью шкуру.

— А чем она лучше?

— Она легче, практичнее и теплее… Наше хозяйство складывается из следующих отраслей: морской зверобойный промысел, затем оленеводство, далее — звероводство. У нас традиционная экономика. Часть моржовых кож обрабатываем на месте. Также оленьи шкуры, камус. Вон, видите большой белый корпус? Там перерабатывают оленьи шкуры, нерпичью кожу. Производство полностью автоматизировано, и там работает всего двенадцать человек…

— Интересно, — заметил Метелица. — А перспективы расширения производства у вас какие?

— Можно сказать, что мы достигли потолка в традиционных промыслах, — ответил Александр Вулькын. — Чтобы дальше двигаться, надо что-то делать. Да и люди начали беспокоиться: сколько можно так жить, по старинке? Есть предложения организовать большие морские фермы по разведению морских зверей, строить заводы по переработке морского животного белка…

— А ведь дело это нелегкое.

— Все новое — нелегкое, — пожал плечами Александр Вулькын. — Вон в Анадыре сколько было споров и сомнений, когда морские биологи предложили использовать дрессированных дельфинов и белуг в лососевых хозяйствах. А сейчас трудно представить, чтобы анадырская путина обходилась без этих помощников.

— А как с оленеводством?

— Оленеводство в окрестностях Уэлена небольшое и обеспечивает только наши потребности в мясе и оленьих шкурах, да кое-что перепадает строителям моста. У нас бедные пастбища, и главная цель — это сохранить поголовье. Увеличения продукции мы добиваемся за счет выведения новых пород оленя. Наш уэленский олень сейчас почти в два раза крупнее своего предка, жившего лет пятьдесят-семьдесят тому назад.

К обеденному часу Метелица едва успел осмотреть половину хозяйства. Посетил вспомогательную ветроэнергетическую установку, дающую дополнительный ток в общую систему, небольшой консервный завод, где перерабатывалось моржовое и тюленье мясо.

После обеда Метелица осмотрел механические мастерские, точнее небольшой ремонтный завод.

Вечером, сидя у камина в большой гостиной у Ивана Теина, Метелица задал главный вопрос, который его занимал все время, пока он осматривал уэленское хозяйство.

— Ну, а как человек? Здесь, в Уэлене, он достиг того, о чем мечтали все предшествующие поколения: имеет теплый и надежный кров, не думает о пропитании, или, как говорится, о хлебе насущном, по мере надобности у него есть медицинское обслуживание, нет вопроса и об образовании. А дальше-то как? Растут у него потребности?

— А где предел потребностей и желаний человека? Наверное, все же человек — это не только я или вы, мой сосед или коллега, а все человечество…

Иван Теин как бы раздумывал вслух, глядя на огонь, в котором потрескивали синими, зелеными огоньками просоленные куски плавникового леса, собранного по осени на старой Уэленской косе.

— И даже этого, наверное, мало для определения человека. Человек — это все. От первого проблеска сознания до неведомого еще нам далекого будущего — все это человек. Человек, как явление, даже как биологический тип, в понятии хомо сапиенс, так мало еще живет в пределах истории Земли, не говоря о временном и пространственном протяжении Вселенной, Космоса, что даже так называемый доисторический наш предок — это наш ближайший соплеменник, вполне нам понятный. Иногда мне кажется, окажись сегодняшний человек в первобытной пещере, он быстро нашел бы общий язык с охотником на мамонта. Разные уровни цивилизации — это всего лишь разные уровни производительных сил человека, а сам-то человек оставался и остается, в главном, единым. Пример тому: почти мгновенное приобщение так называемых примитивных племен, обнаруженных в конце прошлого века в отдаленных районах Амазонки, Новой Гвинеи, Филиппин, Африки, Азии, к современному образу жизни, приятие так называемых чудес цивилизации. Когда я читаю описания путешествий, написанных этнографами тех времен, я улавливаю в них чувство обиды и досады от того, что так называемые дикари не проявляли особого интереса к разного рода техническим чудесам, не поражались, не раскрывали ртов от удивления. И, наверное, если вдруг к нам прилетят наши разумные собратья, когда-то улетевшие далеко от нас, в межзвездные дали, пережившие удивительнейшие приключения, встречи с неведомым и трудно вообразимым, и они, и мы тем не менее не будем чувствовать себя чужими друг другу.

— Я так понимаю, что для вас человек един во времени и пространстве, — сказал Метелица.

— Эта мысль не моя и далеко не новая, — возразил Иван Теин. — Я только хотел сказать, то есть ответить на ваш вопрос: а что же человек Уэлена? Осталась ли у него цель, высота, ради которой он будет жить и бороться дальше, в пространстве будущей жизни? Так вот, Сергей Иванович, покуда человек есть человек, — высшая цель у него всегда будет: совершенствование самого себя, совершенствование общества. Ведь если глубоко задуматься, то об этом человек задумался еще в пещере! Там, еще при свете костра, в земляной норе, деля скудную добычу, наш предок думал о лучшей организации общества и мечтал о Справедливости… Создание нового человека оказалось не таким простым и быстрым, как в теории. Совершенствование человека будет продолжаться, покуда будет существовать человечество…