Юрий Рытхэу - Интерконтинентальный мост

— Но каждая половина моста проходит по территории своего государства, — возразил он. — И мне кажется, что наш спор совершенно бесполезен.

— Ну хорошо, — голос Метелицы снова зазвучал доверительно и дружелюбно, — вы можете сказать мне лично, не боясь, что я кому-то передам, свое отношение к этому?

Хью Дуглас ответил не сразу.

— Бог свидетель, — сказал он, почему-то взглянув на полярное сияние. — Я сделал все, что мог, чтобы убедить своих соотечественников в разумности советских предложений. Сначала меня вежливо выслушивали, иногда даже делали вид, что соглашаются, а под конец попросту дали понять, что это не мое дело и что мне следовало бы вообще заткнуться… Тогда я подал прошение об отставке. Поверьте мне, дорогой Метелица, мне было нелегко решиться на такой шаг. Мост стал частью моей жизни, и я искренне гордился тем, что принимаю не последнее участие в этом великом деле. Мне даже казалось, что после строительства Интерконтинентального моста из сознания людей окончательно исчезнет даже мысль о том, что в мире может когда-нибудь вспыхнуть война… У меня ведь тоже дети, внуки… Я бы хотел, чтобы они гордились делами своего деда. Согласитесь, что не каждому на земле выпадает такое счастье: оставить после себя нечто действительно грандиозное, достаточно убедительное и впечатляющее… Я все же подал прошение об отставке. Я рассчитывал, что этот шаг заставит кое-кого прислушаться к моему мнению. И когда мне дали знать, что состоится встреча с президентом, и даже намекнули, что это связано с прошением об отставке, у меня забрезжила надежда: не все еще потеряно. Но, дорогой Метелица, президент не дал мне ни слова сказать об этом. Он прочитал мне дидактическую лекцию о важности строительства моста в таких выражениях, которых нынче избегает даже самый примитивный газетчик. Но, главное, он сказал, что если я не хочу нанести ущерба Соединенным Штатам, престижу страны и лично ему, президенту, то должен забрать прошение об отставке и работать на прежнем месте, не пытаясь влезать не в свои дела, в дела, входящие в компетенцию правительства Соединенных Штатов Америки. Он принимал меня в Овальном кабинете. Под конец беседы он довольно небрежно кинул мое прошение в пылающий камин и сказал: «Считайте, что этой бумаги не существовало. До скорой встречи в Беринговом проливе!»

Хью Дуглас замолчал. В душе у Метелицы было смятенно от разноречивых мыслей: он и жалел своего американского коллегу, и в то же время досадовал на него. В самом деле, неужели и впрямь было так трудно доказать необходимость единой системы безопасности моста? Чего здесь-то торговаться и бояться?

Но он не стал произносить вслух свои сомнения и мысли.

Свет от близких домов нового Уэлена, льющийся из широких окон, освещал их.

— У меня сложилось впечатление, что даже в окружении президента есть люди, которые начинают сожалеть о строительстве Интерконтинентального моста, — с грустью проговорил Хью Дуглас.

— А разве их раньше не было? — спросил Метелица.

— Раньше они не говорили об этом открыто, — ответил Хью Дуглас. — А теперь ехидно спрашивают: ну как там у тебя, Хью, идет строительство моста из коммунизма в капитализм?

— А я всегда рассматривал строительство этого моста, если уж говорить о символах, как мост в будущее, мост к миру и сотрудничеству, путь к подлинно человеческим отношениям между людьми…

— Вы меня, наверное, за это время неплохо изучили, — вздохнул Хью Дуглас. — Поверьте, мне нелегко в такой обстановке. После разговора с президентом я долго размышлял о себе, о своей жизни. Скажу прямо — я кое-чего достиг. Но многого — компромиссами. А тут мне показалось, что я наконец-то буду работать чистыми руками и с чистой совестью… Я ведь понимаю — возраст у меня не такой, чтобы мне удалось сделать еще что-нибудь подобное в жизни. И, хотя это было трудно для меня, я снова пошел на компромисс со своей совестью, решил продолжать работу.

— Ну вот и хорошо! — с излишней бодростью заметил Метелица. — В конце концов, возможно, что и ваша система безопасности окажется достаточно надежной, и мы построим мост, кто бы ни пробовал нам мешать!

— Давай! — решительно сказал по-русски Хью Дуглас. Выпростал из теплой варежки руку и обменялся с Метелицей крепким рукопожатием.

Метелица и Дуглас вошли в теплый тамбур гостиницы, и оба, не сговариваясь, направились в президентскую столовую, где на чайном столике в термосе еще оставался горячий чай.

— Хорошо согреться, — блаженно произнес Хью Дуглас. — Я теперь понимаю, почему в тундре так любят этот напиток. В нем есть какой-то особый привкус. Это грузинский сорт чая?

— Скорее — чукотский, — с улыбкой ответил Метелица.

— Шутите! Не станете же вы утверждать, что в тундре нашли способ выращивать чай… Хотя, может быть, в теплице?

— Ни в тундре, ни в теплице, — ответил Метелица. — Есть в тундре особая травка, которую чукчи издавна использовали как тонизирующее средство. Кажется, чукотское ее название — юнэу или что-то в этом роде. Теперь ее добавляют в обыкновенный грузинский чай, и это придает вкус и новые свойства древнему напитку.

— Я попрошу Ивана Теина снабдить меня хотя бы небольшим запасом этой травки.

Время уже подходило к утру. В окно можно было увидеть первых охотников, выходящих на промысел на морской лед. Они уезжали на бесшумных снегоходах, взметая за собой легкий, как мука, высушенный морозом снег.

— Пора, пожалуй, нам ложиться спать, — сказал Метелица, ставя на блюдце пустую чашку.

— А мне что-то спать неохота, — признался Хью Дуглас. — Но отдохнуть надо. У нас еще будет возможность наговориться за завтрашний день.

Однако, укладываясь. Метелица подумал, что ему особенно не о чем будет разговаривать с Хью Дугласом.

В президентской столовой утром оказалась новая гостья — прибывшая ранним утренним рейсом из Нома Френсис Омиак. Она привезла какие-то дополнительные материалы для своего шефа, вставшего раньше Метелицы и уже излучавшего привычную жизнерадостность и доброжелательность.

Френсис выглядела прекрасно. Она несколько пополнела, да и лицо ее уже не напоминало лицо школьницы, плохо выучившей урок и со страхом ожидающей вызова учителя. Она с достоинством поздоровалась с Метелицей.

— Прошу прощения за опоздание, — извинился перед собравшимися Метелица и шутливым тоном добавил. — Насколько мне известно, в президентскую столовую принято приходить в точно назначенный срок.

— Ну, это для президентов! — махнул рукой Хью Дуглас. — Мы же, простые смертные, можем позволить себе слабость не только опоздать к завтраку, но и пренебречь галстуком.

На накрытом столе стоял четвертый прибор для Ивана Теина.