Юрий Шушкевич - Вексель судьбы. Книга вторая

Лютов, которому светил приличный срок за воровство и преступную халатность, из-за чего в бытовке сгорели строители-азиаты (версию об умышленном убийстве прокуроры так и не сумели доказать), как за спасительную соломинку ухватился за возможность сойти за сумасшедшего, дабы избежать тюрьмы. Эта возможность замаячила перед ним во время первой же встречи с Наливайко, когда тот попросил “честно рассказать” об обстоятельствах пропажи пистолета и очертить круг лиц, в руки к которым могло попасть оружие.

Дурацкая история с чекистами, захватившими начальника стройки со товарищи в плен на очаковском пустыре, как нельзя лучше подходила для того, чтобы без лицедейства и переигрывания убедить окружающих в помрачении рассудка. Тем более что речь могла идти о сумасшествии массовом - ведь приглашённые на очную ставку охранник и студент-инженер так или иначе подтвердили бы этот рассказ.

И Лютов в подробностях поведал, как в поисках беглого таджика он прикатил с охранником на пустырь в промзоне, как их там скрутили и взяли в плен люди в форме кровавого НКВД, после чего, привязав к стульям, картинно усадив под портретом Сталина и наставив автомат времён Великой Отечественной войны, принялись выколачивать признания в поджоге бытовки и махинациях с арматурой.

Наливайко оказался собеседником корректным и внимательным, и подобное отношение настолько приободрило Лютова, что он начал буквально сыпать мельчайшими деталями страшного вечера, рассказывая об обстановке в помещении, о порядке допроса, о репликах, которыми обменивались чекисты между собой и, самое главное, об их внешних данных - росте, типе фигуры, цвете глаз и волос, форме носа и ширине подбородка.

Наливайко, у которого уже несколько недель лежали на столе сделанные в различных ракурсах фотографии Партизана (так в оперативных документах после ржевской эпопеи значился у них Алексей), сразу же заподозрил сходство своего персонажа с одним из таинственных чекистов. Высветив на экране смартфона одну из фотографий Алексея, он задал Лютову несколько уточняющих вопросов, после чего попросил взглянуть на фото. Результат опознания говорил сам за себя: Лютов был потрясён настолько, что едва не рухнул со стула.

В тот же вечер в сопровождении группы полицейских и частных криминалистов Наливайко привёз Лютова на очаковский пустырь, где тот уже “в натуре” повторил свой печальный рассказ. Шаг за шагом криминалисты, вооружённые заграничными сверхчувствительными металлодетекторами, прочёсывали заросшие крапивой и лебедой буераки, снимали отпечатки, брали пробы биоматериалов и фотографировали всё подряд бесконечное множество раз.

Им удалось собрать значительное количество предметов, для вывоза которых потребовался небольшой грузовик. Многое из рассказанного Лютовым подтверждалось: были обнаружены динамитные шашки довоенного изготовления с бикфордовым шнуром, ручной электрогенератор для ламповой радиостанции, полуистлевший кусок газеты “Известия” от ноября сорок первого года, а также пустые жестянки из-под конфет “Ленинградские”.

К глубочайшему разочарованию Лютова, найденные на очаковском пустыре артефакты неожиданно сыграли против него: вместо почти признанного сумасшествия прокуроры вдруг заподозрили грандиозный и виртуозно исполненный сговор с целью сокрытия какого-то ещё более масштабного преступления, связанного, возможно, с перевозкой наркотиков в музейных экспонатах. Оказалось, что последнее дело “висело” уже более года и грозило прокурорам малоприятными последствиями. По этой причине в направлении на психиатрическое лечение бедолаге Лютову отказали, однако на всякий случай перевели из общей камеры в комфортабельную двухместную - что, согласимся, являлось неплохой и вполне заслуженной наградой за откровенность.

Как только Алексей очутился под стражей, Наливайко незамедлительно позаботился, чтобы взятый у узника анализ крови был сопоставлен с “биологическими образцами”, добытыми в Очаково. Как и следовало ожидать, экспертиза полностью подтвердила их идентичность.

Однако Наливайко не был бы собой - умным, проницательным и целеустремлённым конструктором собственной карьеры и блестящего будущего,- если б не проявил инициативу, самолично направив образец крови Алексея в одну передовую американскую лабораторию. Благодаря тому что роль курьера взялся исполнить его институтский друг, как раз вылетавший в Нью-Йорк, пробирка с кровью попала на стол исследователей буквально на следующий же день.

Ещё вечером во вторник, когда результаты экспертизы крови в Москве гарантированно связали “шильонского узника” с очаковским разбоем, Наливайко доложил об этом шефу. Привыкший за долгие годы работы с финансами к предсказуемости и рациональности, Фуртумов принял, конечно, эти результаты к сведению, однако не придал им большого значения. “Ребята искали секретный код, орудуя по музеям и военным раскопкам,— решил он для себя.— А чтобы отобрать у охранника понадобившийся им пистолет, напялили на себя старую форму и разыграли весёлый спектакль про допрос в НКВД. Охранник сразу наложил в штаны и отдал оружие - молодца! Ведь отныне, чтоб не прослыть психом, он будет молчать, а смышлёных весельчаков не посадят за разбой!”

Всё утро четверга Геннадий Геннадьевич ждал информации от своих людей из Швейцарии, которые должны были посетить банк Куртанэ. Подойдёт ли сообщённый арестантом код? Не натворил ли там Партизан ещё каких-нибудь нехороших дел? Все ли секреты удалось из него вытрясти, или что-то ещё есть невыведанное в его неглупой, но всё-таки достаточно наивной голове? Получить ответ на все эти вопросы было для Фуртумова настолько важно, что по сему случаю он отменил планёрку и перенёс на неопределённое время предстоящие встречи.

Министр-генерал знал, что Алексей надеется, что после подтверждения правильности сообщённого им кода его освободят. Геннадий Геннадьевич ничего против освобождения не имел, однако предпочитал не спешить. Алексея он предполагал держать под замком в своей специально организованной по такому случаю ведомственной мини-тюрьме до тех пор, пока окончательно не отпадёт вопрос с доверенностями, дарственными или декларациями на передачу, которые могут потребовать для неограниченного доступа к депозиту дотошные швейцарцы.

Кроме того, на ближайшую пятницу он ждал к себе в гости представительную делегацию руководителей банковского сектора из Нью-Йорка, Лондона, Франкфурта и Токио, включающую ключевые фигуры американского Федерального резерва и Европейского центрального банка. Некоторые из приглашённых лиц были столь важны и влиятельны, что никогда прежде не имели необходимости посещать Россию, лежащую вдалеке от главнейших финансовых потоков.