Юрий Шушкевич - Вексель судьбы. Книга вторая

— Шанс судьбы… Научился же ты говорить красиво! А впрочем, Наливайко, ты - молодец, ничего не могу сказать против. Работу ты провернул грандиозную. Думаю, что будем мы действовать в общем и целом примерно так, как ты набросал… Одно плохо - небось ты все другие мои поручения забросил?

— Никак нет, Геннадий Геннадьевич, всё под контролем!

— Смотри… Насчёт бангладешских долгов не спрашиваю - сам разберусь. Ты лучше скажи: с прорабом на моей даче удалось пообщаться?

— Конечно, Геннадий Геннадьевич. Что именно вас интересует?

— Бассейн на улице и бассейн зимний. Уже осень - когда этот жулик собирается работы завершать?

— С тем, что на улице, всё в порядке, Геннадий Геннадьевич. Осталось провести гидравлические испытания - и можете купаться хоть круглый год, там же у вас подогрев! И в вашем атлетическом зале бассейн полностью готов и даже испытан, но…

— Что “но”?

— Там у вас помните - фонтан для омовений? Рабочие неправильно вырезали кусок гранита, и теперь хорошо бы поменять всю чашу. Но вы не волнуйтесь, я всё подготовил - подобная чаша есть готовая на складе в Милане, стоит восемьдесят тысяч, доставка самолётом - от пятнадцати до двадцати. Сто тыщ евро будет всего. Но если что - я деньги найду.

— Причём тут евро! Сто, двести - плевать! Ты хоть знаешь, что это за фонтан? Этот фонтан простоял полвека перед Большим театром, и возле него миллионы влюблённых назначали друг другу свидания! Разве такое твоим Миланом заменишь? Кретины!

— Я не знал, Геннадий Геннадьевич, простите меня.

— Не за что тебя прощать. Езжай немедленно куда-нибудь в архитектурный музей, к историкам - ты лучше знаешь - и узнавай, где ещё в Москве использовался тот же самый гранит… это шведский гранит, который немцы в сорок первом для памятника самим себе везли, чтоб ты понимал… Добываешь мне адреса - а я уж сам порешаю с мэрией, чтобы дали выпилить из какого-нибудь цоколя в начале Тверской. Справишься?

— Справлюсь, Геннадий Геннадьевич! Разрешите выполнять?

Фуртумов кивнул, и помощник сразу же исчёз, плотно затворив за собой кабинетную дверь.

“Ну и наговорил же с три короба, охренеть не встать!— подумал Геннадий Геннадьевич, с явным облегчением откидывая голову на верх кресла и разжимая ладони, которые всё время разговора с помощником он держал крепко сжатыми, из-за чего они начали ныть.— Что поделаешь? Мыслит он верно, и пока - лояльно. Но только пока. Надо будет потихоньку продвинуть его на самостоятельную должность и дать покрутиться там самому, чтобы амбиции немного приутихли, а дальше - поглядим, что с ним, таким прытким, делать… Одно впечатляет: идею он подбросил воистину великую, только вот действовать я буду не по-его, а по-своему. В Нью-Йорк этот наш тип в субботу не полетит, а полетит чуть позже и полетит туда, куда я сам определю… Завтра вечером переговорю об этом с товарищем Беном из Bank of America - он и с наукой дружит, и доверия к нему будет поболее. А за Наливайко нужен глаз да глаз. Да-да, глаз да глаз…”

Геннадий Геннадьевич взглянул на часы: сегодня вечером он обещал своей верной рыжей Жаклин из Департамента культуры, с которой не встречался с середины лета, сходить на балет - однако теперь уже поздно. Придётся отправляться в ресторан, поскольку переносить свидание в очередной раз становится не вполне удобным - люди, пусть и всецело зависящие от него, всё равно есть люди, могут разобидеться и не прийти в следующий раз, когда ему будет нужно… Ну а завтра день бешеный: с утра совещание в Правительстве, затем две министерские встречи, которые он переносил с начала недели и допереносился до того, что тянуть с ними более нельзя. Потом предстоит привести себя в порядок и готовиться к вечеру с банкирами, который, если прибудут все, кто выразил желание прибыть, может и до утра затянуться. “Партизанишка этот в подвале накормлен и приодет, пусть сидит до понедельника, а там решим, как с ним поступить. Эх, красиво же я его захомутал! Бабой подцепил - и всё, ты уже наш, голубчик, безо всякой хитромудрой науки!..”

Однако в пятницу день с самого начала не заладился. На совещании в Правительстве Геннадий Геннадьевич получил втык за сорванное подписание меморандума с Уругваем, а две подряд министерские встречи омрачал смартфон, начинавший тревожно вибрировать в кармане каждые три минуты. Когда наконец появилась возможность проверить вызывающие номера, Фуртумов побледнел - тревожные вызовы шли из Швейцарии.

Уединившись в своём кабинете, он немедленно перезвонил агенту и узнал, что Совет банка Куртанэ вынес решение приостановить передачу прав на депозит до получения письменной доверенности от Алексея Гурилёва. Но это было далеко не самое неприятное. Следующим условием ставилось освобождение Гурилёва и возможность для него свободно вылететь в Женеву. Третье условие определяло для этого жёсткий срок - не позднее вечера сегодняшнего дня, в противном случае история с арестом Гурилёва и вымогательством прав на царский депозит “получит самую широкую международную огласку”.

Фуртумов привык принимать от судьбы всевозможные пинки, однако неожиданность этого удара превосходила любые мыслимые пределы. Он совершенно не понимал, кто мог в солиднейшем финансовом учреждении сыграть на стороне мошенника и авантюриста, в полной мере успевшего разоблачить свою недалёкую сущность, когда пытался документы мирового значения уничтожить в камине.

Тогда, наплевав на предосторожность, он набрал личный телефонный номер одного из высокопоставленных дипломатов в Берне, который по долгу службы был в курсе многих швейцарских секретов и которого Геннадий Геннадиевич однажды крупно выручил, оплатив долги после одной неудачной игры в Монте-Карло.

— Сделай милость, подскажи, кто у них рулит этим банком?

— Некто Франц Шолле. Но с понедельника этот Шолле - в американской федеральной тюрьме.

— А кто вместо него?

— Пока американский суд не вынес Шолле приговора, он формально остаётся во главе Совета банка. Однако в его отсутствие банком руководит администратор по фамилии, кажется, Шульц.

— А собственники? Они как-нибудь влияют?

— Крайне опосредовано, поскольку управление банком осуществляется через трастовый договор. К тому же, насколько мне известно, две семьи, владеющие банком, давно перебрались куда-то в Южное полушарие и предпочитают не утруждать себя делами.

— А у Шолле могли остаться какие-нибудь активные родственники?

— Разумеется. У него очень активная племянница. Она хоть и журналистка, но уже была замечена на нескольких банкирских междусобойчиках. Я видел её - действительно умная и очень бойкая особа.

С трудом сохраняя видимость спокойствия, Фуртумов поспешил завершить этот сделавшийся ненужным разговор, и положив трубку, буквально взвыл от бессилия и гнева. Все планы летели к чёрту! Он терял и добычу, и живца, и теперь, в довершение ко всему, мог подчистую лишиться репутации.