Юрий Шушкевич - Вексель судьбы. Книга вторая

— Да подскажу, подскажу,— прозвучало в ответ.— Только ты, мил человек, мне сперва окажи услугу.

— Конечно, окажу. А что нужно сделать?

— Птицу, птицу на улицу выпустить. Ишь, забилась под иконостас, зимовать решила! А мне - храм на холода закрывать. Не выгонишь - попортит всё, да и помрёт ещё с голоду, не переосвящать же из-за неё потом!..

Под руководством старушки Алексей принял деятельное участие в том, чтобы убедить залетевшую в храм синичку спорхнуть с иконостаса и перескочить в направлении ко входной двери - откуда, почуяв воздух улицы, пташка, о чём-то весело прочирикав, улетела восвояси.

— Спаси тебя Господь, добрый человек,— поблагодарила старушка Алексея.— Теперь храм закрою - и до весны! На Страстную иеромонах служить приедет, и мы с Семёнычем моим да с Федотовной придём, коль живы будем. А ты что же, выходит,— тоже заплутал?

Алексей коротко рассказ о своих злоключениях и попросил помочь найти дорогу до нужного посёлка.

— Семёныч мой на снегоходе по вечеру за мной приезжает, и тебя заберёт. Только куда ты, милый человек, в такой холод-то собрался - ты на себя-то погляди!

— А что такого со мной?

— Видать, совсем ты замёрз, что не чуешь. Пощупай-ка лоб!

Алексей стянул с руки перчатку и дотронулся до лица. Потом, за неимением зеркала, попробовал посмотреть на своё отражение в оконном стекле.

— Смотри - не смотри,— старушка не дала ему разобраться в своём состоянии,— а у тебя-то жар! Пока по холоду шагаешь - не чувствуешь жара, а как чуть отогреешься - сразу в озноб пойдёт, и всё, допрыгался! Куда тебе такому тридцать вёрст на снегоходе трястись?

— Да, вы правы,— ответил Алексей, понимая, что у него действительно высокая температура, во всём теле начинает ощущаться ломота, и вот-вот жар пойдёт на усиление. Марш-броски по ледяному лесу, отсутствие горячего питья и две подряд холодные ночёвки не прошли бесследно - он капитально простыл и заболел.

Низенькая старушенция, деловито подбоченясь, стояла перед ним и глядела на него ясными синими глазами, не выцветшими от возраста.

— Что же мне делать?— спросил у неё Алексей, словно невольно озвучивая заставший в глазах старушки вопрос.

Неожиданно лицо старушки сделалось серьёзным и даже на какой-то миг помрачнело. Она отвела взгляд в сторону, потом снова вернула его на Алексея, глядя пристально и внимательно, словно пытаясь проникнуть в самую его душу.

— Дай-ка я к лавице тебя отведу,— почти шёпотом ответила она, резко подавшись вперёд.

Алексей, пока что ничего не понимая, последовал за ней.

Старушка перекрестилась и подошла к крошечной дверце сбоку от алтаря, принявшись перебирать ключи на гремящей связке. Алексей сперва подумал, что за этой дверцей хранятся какие-то припасы или травы, однако к своему изумлению он увидел покатый каменный свод, нависающий над уходящими вниз узкими каменными ступенями.

Ничего не говоря, старушка зажгла восковую свечу и вручила её Алексею со словами:

— Крестись, ступай вниз и приложись, пока не почуешь исцеления! Если не пропащий грешник - непременно исцелишься. Ну - крестись и ступай!

Алексей возвёл взгляд на иконостас и перекрестился - первый раз в жизни.

— Крестишься-то ты как… Старовер, поди? Ну, коли старовер, так оно, может, и лучше…

Алексей не стал её разуверять - принял свечу и согнувшись в три погибели с трудом пролез через дверцу, нащупал ногой начало ступеней и начал осторожно двигаться вниз.

Крутая лестница из древнего белого камня имела ступени почти нестёртые, что свидетельствовало о том, что ходили по ней нечасто. Стены и свод подземелья, выложенные не из резного купеческого кирпича, как вся церковь, а из куда более древнего белого камня, говорили о возрасте, исчисляемом не одной сотней лет.

Хотя свеча горела ровно и спокойно, свет её быстро таял в темноте, и Алексей спускался по лестнице почти вслепую. Единственное, что бросилось в эти минуты в глаза - несмотря на сильную сырость, на стенах не присутствовало никаких следов плесени, а в воздухе не было духа затхлости, обычного для любого подвала. Более того, чем ниже он спускался, тем, как ему казалось, воздух начинал становиться суше, теплее и даже вбирал в себя какой-то очень тонкий и волнующе-острый аромат неведомой далёкой земли.

Ступени кончились, и Алексей, пригнувшись, остановился на крошечной площадке, перед которой на небольшом возвышении из всё того же белого известняка покоилась потемневшая от времени и немного неровная каменная плита древней ручной обработки. Сразу над плитой начинался свод, не позволяющий стоять в полный рост. Более ничего здесь не имелось.

Алексей опустился на колени - крошечная площадка как раз позволяла это сделать - и сразу же ощутил, как от плиты исходит неуловимое тепло. Он зажмурился, чтобы удостовериться в этом своём ощущении,- и тотчас же почувствовал, как грудь и голову пронизывают незримые упругие волны, неведомым образом согревающие и несущие чувство восторженности - хмельной, бурной и радостной.

Алексей немедленно всё понял: эта самая “лавица”, приложиться к которой посоветовала ему старушка, и есть Гроб Господень, о котором говорил князь Михаил,- величайшая реликвия и святыня мира, ради обладания которой был сожжён и разорён Константинополь, а Россия, Святая Русь, в чьих непроходимых просторах византийские греки с новгородцами когда-то сберегли её от поругания, на протяжении веков становилась вожделенной целью для бесконечной череды войн и политических интриг.

Совершенно не требовалось напрягать воображение, чтобы представить, как когда-то на этом самом камне три дня возлежало снятое с креста тело Иисуса, и что именно здесь, впервые на земле, смертное оцепенение оказалось поверженным и разбитым величайшим из чудес - Воскресением. Этим поразительным знанием, открывшимся внезапно, Алексей отчётливо осознавал и едва ли не воочию видел, как уже успевшее остыть смертное ложе наполнялось таинственными импульсами, как дрожь пробуждения пронизывала покрытое пеленами истерзанное тело, и как миллиардами ослепительных молний в нём возрождалась новая и отныне уже бесконечная жизнь…

Следы от этих молний были повсюду - в многочисленных трещинах, сколах и запёкшихся крошечных шариках окалины, которые не остывали уже без малого две тысячи лет.

Алексей установил свечу в небольшую расщелину, и не имея сил осознавать в полной мере происходящее вокруг, рухнул на святой камень, прижавшись щекой к его отполированной волнистой поверхности. От очередного прилива тепла, заставившего трепетать всё его существо, дыхание на миг пресеклось, и сразу же из глаз обильным потоком полились сперва горькие, а после - светлые слёзы.