Юрий Шушкевич - Вексель судьбы. Книга вторая

Я любовался красотой медлительного парения в воздухе белоснежных полусфер и многочисленными яркими всполохами от пулемётного огня, который десантники начинали вести по фашистам, ещё находясь в небе,- если, разумеется, на войне можно чем-либо любоваться. Но в следующий же миг я с ужасом осознал, что вместо наших колонн десантники приземляются прямо на позиции, занятые врагом.

Я закрыл глаза, со слёзной горечью представив, как в ближайшие минуты прервутся жизни этих прекрасных и сильных людей, которые, должно быть, не один месяц готовились к этому своему звёздному часу и намеревались вложить в предстоящий бой все без исключения свои силы. Неужели и эти ангелы возмездия - суть те же винтики, брошенные на верную смерть чьей-то безжалостной рукой и мимолётным, бездумным решением?

Однако спустя минут десять раскаты и всполохи в районе приземления начали стихать. Вскоре по направлению трассирующих выстрелов стало понятно, что огонь ведётся уже в сторону занятого немцами хутора - это означало, что десантники живы, расправились с неприятелем и уже вступили в следующий бой!

Наверное, противник не ожидал такого “подарка”, и вместо кровавой расправы над деморализованными остатками 29-й армии получил на свою голову прямо с неба град пуль и гранат!

Глупо об этом вспоминать, но мне немедленно захотелось оказаться среди этих богатырей, чтобы исполнить свой последний стоящий долг - прикрыть собой кого-нибудь из них от вражеского огня, спасти хотя бы одну их жизнь, немного продлив ценою жизни своей этот невероятный и восхитительный пир огня и славы!

“Господи, помоги же им победить!”

Я произнёс шёпотом эти слова, не осознавая, что впервые в жизни произношу молитву. Что подвигло меня на прошение для десантников победы и высшего заступничества - не знаю. Но буквально в следующий же миг я понял, что эти бойцы, которые во всём моём коротком жизненном опыте оказались единственными, достойными имени сверхлюдей,- прообраз тех, кто мог бы со временем явиться на смену нашему сбившемуся с пути жалкому поколению, чтобы в иные времена привести мир к гармонии и полноте.

Я понял, что именно такими должны быть люди нового века, не боящиеся ни других, ни себя, не нуждающиеся в командирах, начальниках и прочих дирижёрах, и потому в полной мере способные чистым, сильным и спасительным усилием воли заставить землю вращаться по-другому.

В тот же миг я получил и ответ на один из главных вопросов, мучивший меня все последние месяцы: в чьи руки передать сокровища, мне вверенные? Не нам, жалким и ограниченным своим стремлением всё предвидеть и всем управлять, а им, не страшащимся будущего! Им, и только им одним!

“Господи, если бы я знал, как обращаться к Тебе, я бы попросил у Тебя, чтобы Ты научил их и всех тех, кто им наследует, как не повторить наших ошибок!”

Между тем десантники уже выходили из боя, и насколько позволяло мне видеть моё зрение, чьим единственным достоинством была дальнозоркость, организованно и быстро перемещались в спасительном южном направлении, прикрывая собой очередной опасный переход, в горловину которого жалкой мешаниной из людей, грузовиков и повозок вваливалась когда-то дееспособная и мощная 29-я армия.

От места, в котором я находился, до хвоста уходящей колонны было не более трёх километров. Собрав в кулак все силы и пользуясь предрассветной мглой, я бы мог попытаться их догнать, однако по какой-то причине так и не осмелился подняться. Последнее, что я сумел разглядеть - это предутреннюю атаку на наших небесных заступников гитлеровских кавалеристов, отдохнувших после погрома безоружного обоза. К счастью, мои герои успешно её отразили, поскольку после окончания короткой стычки я ясно видел несколько десятков лошадей, разбредающихся по снежной целине без седоков и со съехавшими сёдлами.

Единственное, о чём я сокрушался в тот миг с мальчишеской страстностью - что мне не посчастливилось оказаться среди тех, кто оживил меня верой в разум и добрую силу человечества.

21/II-1942

Кажется, прошёл месяц с момента, когда, найденный разведчиками на окраине Ржева, я посчитал себя родившимся вновь. Решительно не желаю вспоминать последующие события, чтобы не терзаться мыслями об упущенных возможностях по своему спасению. Что было - то прошло. Если б меня сразу же увезли на самолёте в Москву, я бы не знал и не понимал даже малой доли того, что знаю и понимаю теперь.

Не последовав за редеющей под германским огнём колонной 29-й армии и так и не узнав судьбы восхитивших меня десантников, после трёх ночей, проведённых в лесу на снегу, я нахожусь в полном одиночестве на окраине сожжённого хутора в брошенном немецком блиндаже.

Сегодня днём я сумел развести небольшой костёр прямо на полу, дым выходит в открытую щель между брёвнами настила, развороченного миной. Оттуда же спускается вниз неимоверно страшный холод, который очень скоро убьёт меня, если ничего не произойдёт. Полагаю, что теперь уже вряд ли что произойдёт - по крайней мере до весны. А до весны я точно не доживу.

Единственное спасение пока - это тепло от пламени и углей, ощутимое лишь на очень близком расстоянии. Этим скудным теплом я прогреваю грудь, благодаря чему дыхание понемногу восстанавливается, а также согреваю руки, чтобы иметь возможность писать.

В тетради уже почти не осталось страниц, а внутри меня - сил. И я бросил бы всё это своё бытописательство к чёрту, если б не странный сон, который я видел накануне и который поразил меня ощущением полнейшей бессмысленности всех моих идей и планов. А может быть - идей и планов всего обезумевшего и сбившегося с пути человечества.

Я видел бескрайнюю снежную равнину, которая первоначально была совершенно пустынной, но в какой-то момент неожиданно заполнилась людьми. Людей было много: сотни тысяч или миллионы - я не знаю. Все они— неважно, мужчины или женщины,— были одеты в одинаковые белые саваны и стояли босыми на замёрзшёй и колючей земле, не выказывая при этом ни неловкости, ни боли.

Я подошёл к этому сонму и спросил: кто вы и что делаете здесь? В ответ мне было сказано, что все они - души ещё неродившихся людей, которым вскоре предстоит воплотиться на земле.

Я стал вглядываться в лица, ближайшие ко мне, которые имел возможность различить и рассмотреть, и обнаружил, что все они печальны, и эта печаль не имеет пределов и границ.

Я спросил, отчего не радуются они своему скорому приходу в наш земной мир,- и в ответ услышал, что каждого из них ждёт тяжёлая жизнь и жестокая, страшная погибель. Стараясь перекричать друг друга, они начали наперебой рассказывать, что именно с каждым из них произойдёт: кто-то будет обманут, другой - отравлен или обезглавлен, третий будет всего лишён и умрёт от отчаянья, четвертый сойдёт с ума и погибнет, выпив отравленной воды, и благодаря этому никогда не станет завидовать пятому, которого сожгут, предварительно натерев всё тело особой мазью, продлевающей огненные муки… Ко мне неслись миллионы ответов, один страшнее другого, вскоре они начали сливаться в сплошной грозный и плотный гул, и чтобы не оказаться раздавленным этим потоком, я обратился с просьбой ко всем замолчать.