Геннадий Емельянов - Истины на камне

…Паста ползла через отверстие в торце прозрачной клетки, окутывала ноги скитальца, накрывала их тонкой пленкой и толчками двигалась дальше. Старик еще дышал, ресницы его вздрагивали, несколько раз он приподнимал голову на жестком своем ложе и наблюдал за тем, как тело его затягивает словно илом.

Вот и все!

Тело Карри закачалось и начало вращаться, как на вертеле. Зрелище было не из приятных. Я приказал автоматам:

— Закрыть хранилище.

Стена задвинулась мягко, светильники пригасли.

— В путь, брат мой!

— Мне тут не нравится, Хозяин!

— Мне тоже не нравится эта нора. В путь, брат мой! Наверх.

И опять я стою на бугорке перед деревней, опять толпа смотрит на меня с настороженным ожиданием. Какие слова нужны им, чем утешу я их, как вселю в них веру, что они вольны распоряжаться судьбой, что жизнь прекрасна и лишь раскованным трудом можно добыть благополучие и процветание? Черт возьми, совсем непросто говорить о простых вещах убедительно!

Совсем непросто!

— Ты сядь, Хозяин, и отдохни, — посоветовал мне Скала. — Отдохни: я с ними потолкую — ты не умеешь. Сядь!

Я послушно сел на теплый песок.

Скала выгнул грудь колесом, постоял некоторое время в позе оратора, которого должны и обязаны слушать: он снисходил до толпы.

— Пусть язык мой распухнет, пусть волосы мои упадут с головы, пусть ноги мои врастут в землю по колено, если я еще раз буду тратить на вас слова. Мой старший брат замкнул свои уста, потому что недоволен вами. Он велел передать: «У твоего народа, Сын Скалы, воин и потомок вождей, темные головы, у них большие уши. Головы им даны для того только, чтобы глотать пищу, а уши даны для того, чтобы ловить звук ветра». Когда мой старший брат сказал так, я заплакал от обиды за вас. Я долго ходил один и плакал, но я воин, и слезы мои высохли.

Несгибаемый Червяк Нгу ринулся на Скалу, оскорбленный, с копьем наперевес, но звонкой оплеухой был повержен ниц и отполз стеная. Воистину мой друг и брат — великий воин и умеет за себя постоять. Мне понравилось, как он, вроде бы между прочим, сшиб наглеца. Нгу вяло побили внизу и отбросили в сторону, чтобы, значит, не мешал. Добрый знак!

— Я продолжаю. И прошу не мешать. Мы с Хозяином были внизу, — Скала ткнул кулаком под ноги себе. — Мы видели Пророка. Он спит, Пророк, окруженный голыми бабами, и он нам не нужен, потому что ел много, а вещал всего-навсего одну Истину. Но давайте вспомним, какую Истину он кричал из башни. Давайте вспомним!

Из толпы редко и недружно прокричали:

— Помогай слабым. Слабые — в яме.

— Верно! — подхватил Скала. — Это вы запомнили даже при хилом вашем рассудке. Мы видели Пророка, он лопается от жира, и у него много еды, много женщин, готовых ублажать, они там едят сушеное мясо, коренья и плоды — вашу добычу, которую вы кидали в яму и оставались голодными сами. Вы кормили стариков. Они тоже спят, окутавшись дымом грез. Они встанут, когда захотят жрать, и снова заставят работать вас — темных, неумытых, унылых. С одной Истиной жить скучно, с одной Истиной жить нельзя — так велит нам старший брат мой, Пришелец и Хозяин. Поглядите на меня; я здоров, бодр, я на ваших глазах сшиб Червя Нгу, как гнилой пень. А почему я сшиб его? Потому что сыт, кожа моя блестит, подобно коже великого киня. И опять почему? Я научился мыться с мылом. От меня хорошо пахнет, Я никогда не буду болеть, и любая девственница приманится здоровьем и благословенным запахом, исходящим от меня, подобно тому, как все живое приманивается Белым Цветком. Я многому научился у Старшего Брата и буду учиться у него вечно — мой брат неисчерпаем, как Большая Вода, и я счастлив, что Вездесущий и Неизмеримый свел меня с ним. Я озарился и вспомнил песни предков. Вам нравится, когда льстивые старики и жирный Пророк называют вас сильными, вы из кожи лезете вон, чтобы кидать в яму больше еды. Там, внизу, смеются над вашей глупостью и набивают животы мясом, поджаренным на ваших кострах. Старший брат говорит: «Я скатился с неба, чтобы помочь слабым». Но он не садится вам на шею, а учит: делите добычу справедливо, ничего не кидайте в яму, мойтесь с мылом, ступайте к морю и живите там, ведь эта земля — ваша. Старший брат сказал стрекотухам: «Уходите!» — и они уходят, потому что боятся Старшего Брата, они улетают к себе домой. Это — добрая весть. Почему же вы хмуритесь, глупые, и направляете копья в того, кто готов вас спасти? Почему вы не направляете свои копья в жирную грудь Пророка, объедающего вас? Или у вас нет крови, нет сердца, и по вашим жилам течет грязь? Старший мой Брат не станет больше ждать, когда вы поумнеете — ему некогда ждать! И каким будет ваш ответ?

Прирожденный трибун, однако, Скала, властитель дум — не меньше! И врать здоров, плут. Речь его тем не менее мне очень понравилась: молодец парень!

Племя безмолвствовало, озадаченное: я ведь обращался с ними куда деликатней, и они, вероятней всего, чувствовали мою неуверенность и растолковали ее по-своему; дескать, вежлив, даже заискивает, значит, и слаб.

А выходит, не слаб? И потом, ведь есть у них свой резон: этот, который Пришелец, взовьется однажды в небо, вознесется так же неожиданно, как и упал, а Пророк останется, останутся мстительные старики и старухи, наделенные не совсем понятной силой.

— Настала пора решать, люди! — крикнул Скала и сел рядом со мной, отдуваясь, по его лбу катился пот. — Ну, как, Хозяин?

— Хорошо сказал, правильно все, только ведь ты не видел Пророка? И стариков не видел?

— Зачем на них глядеть — пусть спят и не просыпаются.

Воины с робостью подступали ближе, ведомые все тем же Нгу, который опять воспрял и приосанился.

Скала с вялым пренебрежением спросил тихих мужчин:

— Что вам?

— Мы хотим сказать, что согласны переселиться к Большой Воде.

— Вы побежите к Большой Воде — Хозяин вас заставит бежать с высунутыми языками!

— Ты заносишься, Сын Скалы! — сказал во гневе Червяк Нгу и ударил копьем оземь. — Ты забыл, Сын Скалы, что еще совсем недавно был таким же, как мы, и кожа твоя была в струпьях. Ты был слаб и жалок.

— Никогда я не был слаб и жалок!

— Память твоя шибко коротка, Сын Скалы!

— Что еще у тебя, Червяк Нгу?

— Мы не сдвинемся с места, если твой Хозяин лишит нас Истины.

— Он напустит на вас пламя, и вы сгорите, как сухие сучья в костре!

— Мы готовы сгореть. Все сгорим с песней предков на устах.

— Глупей слов я не слыхивал за свою жизнь, Червяк Нгу!

— Умным я не видел тебя со дня твоего рождения, Сын Скалы!

Брат мой засопел носом и двинулся на Червя Нгу, естественно, не для объятий. Нгу приставил конец копья к труди Скалы и тоже задышал, будто в лихорадке; Где-то в недрах его неширокой груди зарождался свистящий звук.