Геннадий Емельянов - Истины на камне

Нгу слушал эти мрачные предсказания с искренним ужасом, хлопал себя по сухим ляжкам руками и тащился к речке по первому зову, после мытья придирчиво оглядывал тело — нет ли на нем земли, не взошла уже где-нибудь в укромном месте трава или, не дай бог, Белый Цветок не взошел ли? Постепенно, однако, Нгу озарялся здравым смыслом и прилипал ко мне с расспросами: бывает ли такое, Хозяин, насчет травы и прочего? Наверно, не бывает, потому что никто из воинов племени не плескается в речке с мылом и никто еще не оброс кустарником. Я отвечал в том духе, что Скала, наверно, наблюдал такие случаи…

— Почему же я не наблюдал?

— Не знаю, дорогой Нгу, не знаю…

— Ты считаешь правильным, Пришелец, что у нас в племени все врут? Кто лучше врет, того больше и слушают. Я не умею врать, потому на меня не смотрят девственницы и на сборищах оттирают назад. И вот ведь Скала врет постоянно, но зачем врет? Я запихаю ему кусок мыла в рот, чтобы не болтал!

Этот парень привлекал меня все больше. Из таких, я полагаю, в древности вырастали мученики и фанатичные вожди, отстаивающие свою правду и свою веру до последнего дыхания. Такие и под пытками, на дыбе будучи, плевали врагам своим в лицо. Нгу и взаправду попытался накормить Скалу мылом; все-таки затолкал высокомерному брату моему кусок «особого земляничного» в рот. Дело происходило ночью. Скала орал, потрясал копьем, и между его губ обильно пузырилась пена. Нгу же исчез, убежал от греха подальше и наедине пережил торжество мести. И правильно поступил. Я едва успокоил Скалу и собирался улечься снова в палатку, но не уснул, растревоженный чем-то. Я вышел на воздух. Было ветрено, качались деревья, шуршал песок, стекающий с бугра, как поземка, песок бежал вниз кривыми струйками мимо моих ног, в темноту. Я послушал перегуд ветра и, сдерживая дыхание, открыл дверцу палатки, где спала Го. Палатка была пуста.

До утра я не сомкнул глаз, утром же, свернув лагерь, мы со Скалой неуверенно двинулись дальше. Я оглядывался, неотвязно размышляя о том, почему эта молчунья исчезла и насовсем она покинула нас или на время? По собственному желанию ушла или кто позвал ее? Она за дорогу не сказала ни слова, даже ела отдельно. Аборигенов Го не замечала, причем не замечала, она их без всякого напряжения, естественно, и лишь однажды, когда Скала из желания пошутить вздумал показать, как она хромает, эта фурия с быстротой, вроде ей не свойственной, схватила брата моего за запястье и отбросила его в кусты, точно куклу, и долго не могла успокоиться — грудь ее вздымалась, раздувались ноздри и в глазах сверкал недобрый огонь. Я укоризненно покачал головой и сказал ей;

— Так не принято, Го, обращаться с друзьями.

Она не ответила, лишь пристально и зло поглядела на меня и отвернулась.

«Может, я обидел ее?»

…Мы все шли по саванне. Высокая трава цеплялась за ноги и шелестела, кружила возле лица мошкара, вспугнутая нами. Небо было тусклое.

— Где Нгу?

— Он сзади, Хозяин. И ведьма сзади.

— Разве? — Я обернулся и сразу нашел над травой черную голову Нгу, потом нашел глазами и женщину — она шла быстро, во всяком случае, старалась идти быстро и хотела, видимо, нагнать меня.

— Постой, друг. Не торопись.

До моря оставалось, по подсчетам Головы, километров триста с гаком, значит, дней десять пути. Задерживала нас Го — она научилась ходить, но никак не хотела торопиться, то и дело останавливалась, садилась или падала на колени возле каждого цветка и рассматривала его своими недвижными глазами подолгу, нюхала, растирала в ладонях. С такой же докучливой медлительностью она изучала все живое, что попадалось ей в руки, будь то букарашка или мелкий грызун. Эта женщина существовала в своем измерении. Скала сердился на Го и все глядел на тучи, чувствуя приближение сезона дождей. Червяк Нгу держался рядом со мной и изводил вопросами; что, почему, как и по какой причине? Я растолковывал ему, что сразу все познать нельзя и разом на все вопросы не ответишь. Потом — мне пришло в голову: «А почему бы и не учить парня? Почему не начать с самых азов?» Мысль понравилась Нгу, когда я изложил ему свое намерение — он запрыгал, как дитя, и впал в натуральный экстаз.

«С чего же начать?»

Начал я с описания небесной сферы. Я говорил о том, что небо бесконечно, звезд на нем без счета и что оно вечно, оно способно умирать и рождаться. Нас не будет, но небо будет всегда. Скала тоже слушал мою пространную и выспренную речь. Слушал он недолго, а потом сказал:

— Этого нам не понять. Хозяин. Начни с самого начала.

— А где начало, брат?

— Начни с того, с чего начинали люди твоего племени.

«С чего же они начинали?»

— Хорошо. Научу вас счету. Вот сколько нас? Кого мы имеем на данный момент? Нгу мы имеем. Нгу — это раз. — Я загнул палец. — Скала — это два. — В ход пошел второй палец. Я постучал себя кулаком в грудь. — Три. Еще, значит, один палец. Девушка Го — будет четыре. Че-ты-ре. Ясно?

Ничего им не было ясно! Насколько я знаю, примитивные народы умели считать до десяти или до двадцати — по количеству пальцев на руках и ногах. Количество свыше двадцати означало «много» или «очень много». В племени Изгнанных с арифметикой было туго, вообще никак.

— Значит, Нгу есть единица, — начертил арабскую единицу на песке. — Ты, брат мой Скала, тоже единица. И так далее. Вместе же нас — четверо. Один плюс один, плюс один… будет четыре.

— Мы никогда этого не поймем, Хозяин! — заявил Скала. — Давай лучше спешить — до Большой Воды путь неблизок, однако. Зря ты стараешься — у Червя Нгу острая голова, и слова твои скатываются с нее, как песок. Нгу — темный человек.

Наглый выпад даже не достиг ушей Нгу — он морщил лоб, шевелил губами соображал, повторяя скороговоркой, точно молитву во время пожара: «Значит, так: Нгу — ты есть единица. Скала — тоже единица. Ведьма, хоть и женщина, но тоже единица»… Меня тронуло то обстоятельство, что парень искренне стремится постичь арифметическую премудрость и со свойственным ему упрямством пытается проникнуть в суть. Он не верхогляд, искатель по природе своей, не то, что Скала, который принимает вещи, какими они есть, и приспосабливается к обстоятельствам, не забивая мыслительный свой аппарат всякой докукой. Нгу человек обстоятельный, из него, пожалуй, будет толк.

Я размышлял так, углубившись в самого себя до тех пор, пока Скала не толкнул меня в плечо: он показывал рукой вниз, в сторону каньона (вероятней всего, то было русло высохшей реки) и крутил головой.

— Что тебе?

— Там кто-то есть, Хозяин!

Там был человек, он сидел спокойно на каменном козырьке и, видимо, дожидался нас. По моему немому знаку мы выстроились колонной. Я начал спускаться по крути, усыпанной курумником, туда, где маячила черная фигура, точно вылитая из железа. Скала и Нгу, приготовив оружие, ступали сзади, и я слышал их дыхание. Щебень волной катился по откосу, камешки подпрыгивали, точно мячики, сыпались из-под ног с дроботным перестуком. С обеих сторон возвышались рваные скалы. Здесь когда-то и сравнительно недавно бежала вода.