Геннадий Емельянов - Истины на камне

Я остаюсь на Синей, потому что здесь племя. Меня оставляют здесь долг и сострадание. Поверьте, я не могу поступить иначе.

Жду вас, люди!

С этого часа я буду жить надеждой.

Прощайте и до встречи.

Как бы далеко мы не уходили от своего первородства, мы все-таки остаемся людьми, мы остаемся людьми до тех пор, пока сохранятся в нас совесть, жалость, милосердие. Поверьте, человек должен страдать, любить, надеяться. Все остальное — второстепенно, поверьте мне. Пустая душа способна родить лишь пустую цель и жестокое упрямство.

Жду вас, братья!

Как только мои товарищи с корабля войдут в гондолу, они услышат эти мои слова — их произнесет Мозг. Товарищи поймут, что я сдал, что я в смятении. Мне некому излиться, нет глаз, в которых бы отразилась моя беда. Аборигены отнеслись к смерти Го равнодушно. Скала произнес монолог о том, что женщина в обществе настоящих мужчин, добывших яйцо киня, совершенно ни к чему, присутствие женщины даже оскорбляет достоинство мужчин, осененных благосклонностью Вездесущего и Неизмеримого.

Перед смертью Го сказала:

— Я еще буду с тобой, я вернусь. Спасибо тебе за то, что я увидела траву, небо, море. Я вернусь.

В пещеру Желтых меня не пустили автоматы, они бесстрастно объявили, что в анабиозной камере нет лишней ячеи, что Го смешанной крови и не предназначена к воскрешению. Я хотел сокрушить это логово-пристанище высокомерной расы, но Мозг удержал меня от безрассудства. Дело могло кончиться настоящей войной без победителей и побежденных. Черт с ними, с желтолицыми! Я перенес девушку в гондолу и передал биологическим роботам. Оживить ее наличными средствами, как выяснилось, вряд ли возможно. Осталось два шанса: или подаст сигнал старик, уснувший последним в пещере, или же по сигналу гондолы вернется мой корабль. Целых два шанса, и они не дадут мне впасть в отчаяние.

Мы пришли к морю. Недалеко от берега силач натолкнулся на древнюю дорогу, выложенную каменными плитами, дорога привела нас в лагуну. Это прекрасное место!

День, помню, выдался тихий. Волны опадали у наших ног. Вода была на вид густой и вязкой. Горизонт был близок, он сливался с небом, кажется, в нескольких сотнях метров от нас. Справа вздымались скалы с острыми вершинами, кругом же стояли сумеречные джунгли.

— Здесь нам и жить, друзья! — торжественно сказал я и повел рукой окрест. — Это — родина, и отсюда начиналось ваше племя.

Червяк Нгу припал к воде напиться, и я не удерживал его. Через секунду незадачливый парень бежал назад и зажимал руками рот:

— Вода горькая, Хозяин!

— Ты — дурак, Нгу! — заявил Скала. — Я всегда знал! Большая Вода — горькая вода.

Го сняла сандалии и забрела в море. Ее хитон раздулся колоколом. Она стояла, воздев руки, и смеялась. Она смеялась впервые, и сердце мое окатило теплом. «Как хорошо! — думал я. — И еще больше хорошего у нас впереди. Славься, жизнь, славься, простор. И здравствуй, море!»

А утром Го умерла. Расставались с этим миром она без ропота:

— Ты вернешь меня сюда, Логвин? Я хочу движения, перемен и буду помнить о тебе там, где нет ничего.

— Я верну тебя! Верну во что бы то ни стало! Не покидай меня!

Но она ушла.

Скалу и толстяка я послал за племенем, послал их на танкетке, обратно они будут идти долго, у меня же есть время хоть в малой степени обрести себя. Со мной остался Нгу, и я не мог прогнать его.

— Я буду тут, Хозяин, я не помешаю!

Он, действительно, не мешал, охваченный страстью решать задачки на сложение и вычитание. Потом мы займемся делением, а уж дальше у нас — дроби.

С утра я скрываюсь в горах. Нгу уверен, что я говорю с богами, и не смеет следовать за мной. В горах я нашел огромный плоский камень и примитивным инструментом — зубилом как жрец седой древности, сбивая кровь руки, пишу:

Истины стареют, как люди. Имя бога — вечность. Познавая мир, мы приближаемся к богу, быть добрым труднее, чем быть злым, В здоровом теле — здоровый дух. Помогать слабым значит делать их сильными. Перед едой овощи мой кипяченой водой.

Камень большой, и время у меня, повторяю, есть. Я стараюсь обрести равновесие, душевную ясность, но и предугадываю, что никогда не буду счастлив без нее, без своей Го. Дни текут медленно, они сочатся, падают каплями и не оставляют следа. Покой незыблем, лишь однажды я очнулся, настораживаясь. Кто-то звал меня. Смутный этот зов доносился из джунглей. В зарослях, недалеко от берега, я нашел три желтых шара величиной с детские мячики, мягкие и с шероховатой кожицей.

— Что это? — спросил я пустоту. — Вы звали меня?

И донесся ответ:

— Внутри семена. Брось их на мягкую землю в сезон дождей, и вырастет роща с плодами. Ты накормишь всех. Прощай.

— Кто вы?

— Мы те, кого ты называл стрекотухами. Мы начинаем учиться добру.

— Прощайте.

— Прощай, прощай, прощай…

Что ж, я посею семена в сезон дождей и накормлю голодных.

— Спасибо.

— Прощай, прощай, прощай…

Море дышало. Я прилег на теплый валун и опустил саднящие руки в воду. Даль была синей, знакомо пахло йодом, скалы, омытые морем, блестели.

Месяцы, проведенные здесь, лишь начало. Впереди работа. Впереди — надежды. У меня все еще впереди.

Я еще принимаю сигналы гондолы портативным приемником, но они все слабее и слабее. Потом придет тишина.

Великая тишина одиночества.

г. Новокузнецк. 1979 г.