Александр Бородыня - Похождения рофессора Эпикура

— Куда его? — выворачивая последний внутренний карман, мокрый от крови, спросил Вакси. — Может, закопать? Офицер все-таки…

— Дуглас тоже был офицер, — буркнул Эпикур, забирая из цепких пальцев Титании консервные банки. — Общим порядком пойдет, я бульдозер буду заказывать для них для всех. Я уже принял такое решение. А пока пусть лежит, кому он мешает!? Только в тенек его куда-нибудь надо, чтобы не сразу протух.

Гливеры, было уже расползшиеся по окрестным зарослям и устраивающиеся ко сну, поднимались и стояли в свете укрепленной на кухонном котле фары, стояли кучей, переминаясь с ноги на ногу. Комбинезоны их были полурасстегнуты, что нарушало уставной порядок, (по уставу бойцу-гливеру надлежало воевать в комбинезоне, есть в комбинезоне и спать в комбинезоне) им очень хотелось приблизиться, но они боялись и только хрипловатым шепотом переговаривались между собой.

— Спать! — прикрикнул на них Вакси, но Эпикур не поддержал его.

— Погодите, ребята, спать! Пленных допросить надо, одному мне не управиться! Их же еще казнить надо будет, ладно б допросить!

Глаза Титании сверкнули, она убежала куда-то в темноту и притащила через минуту ящик с инструментами и ящик с методическими указаниями по допросу и пытке.

— Давай журнал! — потребовал Эпикур. Кто-то из гливеров сбегал и принес журнал. — Будем фиксировать. Мы будем фиксировать? — он вопросительно посмотрел на пленных. Пленные закивали послушно.

Две женщины: совсем девочка в ситцевом платьице, курносая, со светлыми косичками, и поджарая рослая дама в кожаном платье с блестками. Мужчины — малорослый крепыш в металлизированной форме пряных, с разбитым носом, и долговязый, по всему похоже, из местных крестьян, старикашка кивали, пожалуй, охотнее женщин. Эпикур раскрыл "пособие номер один" и вслух огласил параграф:

— "Допрос и казнь не могут производиться над лицами, не имеющими мандата." У всех, надеюсь, мандаты есть!? — грозно обратился он к пленным.

Пленные зашевелились, вытягивая из карманов свои тисненые книжечки, только рослая дама, поджав губы, презрительно посмотрела на Эпикура.

— Нет у меня никакого мандата, — нагло заявила она. — И вообще никаких документов нет!

Эпикур заглянул в справочник:

— "Человека, не имеющего документов, следует сейчас же отпустить, он не может иметь отношения к нашим действиям в данном регионе." Простите, мадам, вы, конечно, свободны! Может быть, лошадь?!

— Нет, у меня машина осталась на шоссе, — неприятным голосом сообщила дама в кожаном и тут же исчезла за деревьями. — Привет, приятно повоевать! — послышалось уже издали.

— Так-с! — Эпикур переворачивал страницы. — "Пытке может подвергаться, как по подозрению, так и без всякого подозрения любое гражданское лицо, невзирая на должность, возраст и пол, а также и любое военное лицо без различия звания и армий, преимущественно пытать надлежит усердно лиц своего гражданства из высших чинов." — Эпикур потасовал плотные карточки удостоверений и отшвырнул их подальше в траву. — Значит, военных нет? Хорошо.

— Почему же нет?! — возбудился коротышка. — Здесь!

— Сказали тебе, нету! — наскочил сбоку Вакси. — Где на вас на всех сил наберешься, ночь уже, спать пора!.. Обрадовался — военный! Военного нужно сложной обработке подвергать!.. Кто это будет?! Кто это может!? И тебе же полегче, а?

— Полегче, — согласился пряный, расстегивая свой металлизированный комбинезон. — Легче, но не по уставу.

Пряного увели и без лишнего шума в кустах около кухонного котла переодели во все штатское. Параллельно гливеры накормили его супом, и вернулся пряный к палатке, сочно икая и прихрамывая; узкие грубоватые ботинки, снятые с какого-то разорванного бомбой пахаря, были не того номера и сильно терли. Огромных размеров гливер, дергая мокрыми ресницами, с которых падали капли пота, шипел полуоткрытым ртом и поддавал стволом автомата пряному между лопатками, подгонял пленного.

— Чего не стонешь?! — спрашивал гливер. — Ты стони, когда я тебя ушибаю.

Но пряный не хотел стонать, он только жмурился на круглые желтые прожектора и почему-то гнусноватым голосом тихонько хихикал. Принесли маленький раскладной столик. Эпикур, разложив на нем брошюры разных цветов, водил пальцем по строчкам.

— Так-с! Ну, давай, девушка — первая! Имя, род занятий? И сразу расскажи о виде своего шпионажа. Хочу предупредить тебя, милая, что ты лучше сама расскажи, а то придется применить стандартную формулу, а это… Нет ничего неприятнее!

Эпикур и сам поежился, представив себе применение формулы. Девушка вышла под фару и почему-то принялась расчесывать волосы. Она ловко расплетала свои косички и орудовала широким железным гребешком, высекая из прядей на землю длинные искры.

— Ну ты расскажи, расскажи! — шипела ей в ухо Титания. — Расскажи, как занималась шпионажем! В пользу пряных или в пользу мумми-смертников! Это все равно, в чью пользу, главное, что в пользу, в пользу — шпионаж!.. Скажи, что у тебя сифилис и эпилепсия с детства, или этот, синдром печали. Покайся, милая, легче будет умирать!..

— А чего мне каяться!? — Девушка тряхнула головой. — Шпионка я, это так! В мандате же написано, вы зря его выбросили!..

"Пол женский, — записал Эпикур в журнале. — Девушка. На вид лет шестнадцати-двадцати двух! Отвечать на вопросы прямо отказалась."

— Тебя зовут-то как, деточка? — спросил он ласково и вдруг, наткнувшись ногтем на какую-то графу, потребовал казенным шепотом: — Где Нарцисс! Без офицера-секретчика допрашивать-то нельзя! Не положено это!..

— В палатке дрыхнет, — отозвался кто-то из кустов. — Хорошо ему!

— Так пусть ему будет плохо! — совсем уже ласково потребовал Эпикур. — Разбудить сейчас же!

Через минуту из палатки выбрался офицер-секретчик. Он был практически голый, только красные широкие трусы с бахромой и носки украшали тело. Секретчикам позволялось во время сна снять комбинезон, и он пользовался своей привилегией. Нарцисс сразу опустился на землю, заложил руки за голову и, закрыв глаза, покивал, мол, я весь внимание. Когда девушку увели пытать, Нарцисс побежал по позиции, нашел бидон с питьевой водой и, отфыркиваясь, полился. Вернулся к палатке он в мокрых трусах и уже в фуражке.

— Нечего, нечего здесь! — сказал он. — Продолжайте!

В наступившей тропической темноте хорошо было видно, как гливеры бесцеремонно раздевают девушку ("Мародеры", — отметил Эпикур) и привязывают ее к какому-то растопыренному дереву. Развели костер, и в темноте засветился красно, раскаляемый на жидком огне, металлический прут.

— А они что, насиловать и не собираются даже, молодчики?поинтересовался Эпикур. — В графе четырехсотой, между прочим, вот что написано: "Особу женского пола, гражданского положения, не называющую своего имени и уличенную в шпионаже, следует отдать солдатам для публичного изнасилования"… Ага, вот: "Не менее семи человек должны участвовать и не более двадцати одного". — Эпикур поднял палец. — Не более!