Александр Бородыня - Похождения рофессора Эпикура

Cквозь листву на черную землю просеивался белыми кляксами зыбкий лунный свет. Грохотало и подпрыгивало где-то недалеко эхо боя. Ночная духота потом и остро пахнущей сыростью заливала глаза и рот. Ноги скользили, ветки резали лица, а шея у каждого бредущего сквозь джунгли сама собою укорачивалась, когда возникал далекий назойливый писк железных бомбострекоз.

— Наши летят! Слышишь, Титания!?

Девушка подняла голову, всматриваясь в бархатные разводы мрака. Из-под острого полудиска луны почти бесшумно выныривали один за другим бронекомарики из сопровождения стрекоз. Титания не ответила, она даже не подняла голову.

"Девчонка, дрянь! Стажер! — про себя злобно проговорила старуха. Прислали агентуру на картошку! Должна-то она была всего-навсего прокопать в минном поле для меня проход, и взрыв-клубни сдать под расписку! Зачем, спрашивается, полезла с десантником целоваться?! Одно слово первый курс!"

— А далеко еще? — спросила девушка.

Гливер, перекидывая адски тяжелую канистру из руки в руку, проинформировал:

— Метров сто еще!

— Я не дойду!

— А что случилось?

Гливер со вздохом поставил канистру на землю и посветил ручным фонариком ей в лицо. Девушка поежилась от света, брызнувшего в глаза. Разорванное, кое-как завязанное на ней платье, все время соскакивало, и она удерживала его обеими руками.

— Мне в туалет надо!

"Молодчина какая! Хоть и первый курс! — отметила про себя Титания, прикидывая на глаз расстояние до замыкающего гливера. — Соображает! Но в ее возрасте я бы и одна здесь управилась."

Позади, за спиной, сквозь неряшливо сросшиеся стволы, были еще видны две большие желтые фары над палаткой Эпикура, большой темный крест на вздуваемом ветром брезентовом боку, низенький столик, все еще разбросанные на нем документы. Медленно двигались высокие тени приплясывающих возле котла гливеров. В те редкие моменты, когда стрельба и взрывы стихали, оттуда долетали всплески губной гармошки, обрывки сальных шуточек и неприятный резиновый скрип спецкомбинезонов.

— Инструкция позволяет! — оскалился конвоир и процитировал напряженно по памяти:

— Приговоренный перед казнью имеет право умыться, затянуться три раза табаком, выпить тридцать грамм спирта… — он поперхнулся, вероятно, утеряв точный текст инструкции. — И вообще, туалет… Два шага в сторону и присела под кустом!

— Ну! Живо! — потребовал другой конвоирующий гливер, судя по нежным усикам и кривой челке, совсем еще мальчик. — Давай-давай! — он помахал своим тяжелым оружием. — Под кустом!

— А вы смотреть, что ли, на это будете?! — кокетливо поинтересовалась девушка. — Разве полагается?

Конвоир выключил свой фонарь, и повторил уже жестко.

— Я сказал: два шага! И присела под кустом!

— Вы можете удовлетворить свое последнее желание, — сказал юный гливер, даже в полной темноте можно было заметить, как он крутит головой на своей тонкой шее. — Но спирта у нас все равно нет!

Бомба разорвалась где-то совсем рядом, близко. С шипением осколки срубали над головами листву.

— Ты где? — спросил в темноте молодой гливер.

— Здесь! — в моментальном красном отсвете проявилось сосредоточенное лицо с бегающими глазами.

— Я же сказал — два шага! — неуверенно разомкнулись его губы. — Ты чего это!? Это не по уста-ву-у-а!!!

С передавленным горлом он не сразу упал. В свете фонарика, выхваченного вторым гливером, голова задушенного стояла на плечах криво, а автомат медленно выпадал из разжимающихся пальцев. Луч фонаря метнулся по зарослям.

Последний раз этот прием Титания применяла лет двадцать назад, тоже на стажировке, и не была уверена, получится ли у нее. Все-таки восемьдесят шесть лет — не шутка! Кости не те, мышцы вялые… Но выхода другого не было. Она оценивала: замыкающий гливер стоял слишком далеко. А уворачиваться от пуль под стволом автомата, да еще в темноте, да еще вдвоем полное безрассудство!

Со стороны лагеря ветром принесло звуковой каскад: губная гармошка, прищелкивание пальцев и языков. Ухнула опять рядом тяжелая бомба. Луч фонаря дернулся в последний раз и погас. Споткнувшись о канистру, молодой гливер упал, и так и остался лежать, убитый коротким ударом ноги в висок.

— Вы ранены? — девушка склонилась к сидящей на корточках Титании.

— Да нет, годы мои уже не те для этой акробатики! — усмехнулась старуха. — Я уж думала… Ладно, сидеть некогда, собери-ка оружие!

В свете разрывов темная тропическая зелень будто пульсировала. Теплый воздух дрожал, перенасыщаясь острыми запахами боя.

— А этих куда? — вешая на плечо автомат и затягивая свое рассыпающееся платье снятыми с гливеров ремнями, спросила девушка. — Прибрать бы надо. Ты смотри, какой курносый?

— Тебя как зовут-то? — Титания нащупала в темноте фонарик и посветила на лицо девушки, прикрывая отражатель ладонью. — Как зовут, спрашиваю?

— Аномалия, а что?

— Вот и хорошо, Аномалюшка!.. Этих нужно подпалить и сжечь, у нас будет минут десять в резерве. Придется за рацией обратно в лагерь идти! Впрочем, — она посветила себе на руку, на большой круглый циферблат. Через три минуты будет атака.

В лицо Титании ткнулась мокрая волосатая морда, и старуха чуть не расцеловала кобеля:

— Бобочка, молодец, песик! — Она быстрыми ловкими движениями отстегивала рацию, укрепленную под брюхом собаки. — Пришел, Бобочка! Молодец, что пришел! Ты теперь иди и ляг там, в яме! И веди себя тихо, может, уцелеешь… Есть рация! — уже каким-то восторженным голосом сообщила она.

Аномалия один за другим сволокла трупы в яму, обильно полила их из канистры и подожгла. Широкие желтые языки пламени выбрали из темноты маленькую старушачью голову в серебряных наушниках. Желтая рука дергалась на пуговке ключа.

"Передаю открытым текстом, — звенело в эфире. — Передаю открытым текстом. В расположение роты Эпикура вышли пятеро: десантник и четверо пленных…"

Жирные языки пламени, в котором истончались и будто таяли тела мертвых гливеров, производили впечатление. Аномалия приостановилась. Девушка вслепую дергала затвор автомата. Она не могла отвести глаз от прозрачного лица. Голова юного конвоира была повернута таким образом, что исчезая из этой жизни навсегда, он все смотрел прямо и не мигая.

Эпикур, с комфортом устроился в палатке. Ротный прилег на спину, вытянул усталые ноги и прикрыл свой обширный живот прохладным листом папоротника. Как и всегда перед сном, он крутил маленький наградной приемничек-медаль. Сон уже смыкал тяжелые веки, когда сквозь ночную рапсодию посыпались звенящие точки и тире. Вражеский передатчик находился где-то совсем рядом. Эпикур сел, роняя лист папоротника и задевая головой брезент.