Александр Бородыня - Похождения рофессора Эпикура

Постояв грустно над останками пса, Эпикур отошел и присел возле своей палатки на торчащий из воды матерчатый квадратик раскладного стула.

— Что делать-то с ним будем? — спросил Нарцисс, указывая на стреляющего длинными очередями противника.

— А чего с ним делать?! — Эпикур, не поднимаясь со стула, потуже застегнул молнию комбинезона, загнал ее под самый подбородок. — Что ты с ним сделаешь!? Патроны кончатся, нужно будет к трактору подцепить — и в яму! Закопаем просто, все равно не убить!

— Пожалуй, это верно, — Нарцисс уже нашел свою фуражку, и чистил резиновыми пальцами лакированный козырек, снимая мокрую землю и пыль посеченных листьев. — Куда ж его такого, если не в яму?

В небе гудело и мелькало крыловыми огнями несколько транспортных стрекоз. Чуть выше над ними, в окружении крупных звезд, роились бронекомарики прикрытия. Открывались, как розовые бутоны, купола парашютов. Медленно плыли к земле, падали, цепляясь за ветки, большие черные ящики. Это были полные комплекты бронежилетов для уже умерших грилей. Кто-то стонал еще, но Эпикур рассчитывал на память гливеров: солдат обязан, не дожидаясь специальных приказаний, добить раненого. Нарушение параграфа влекло за собою серьезное наказание.

— Звери!.. Негодяи!.. Какая жестокость!… - Поднявшись со стула, Эпикур, тяжело переставляя ноги по высыхающей грязи, подошел к причитающему Вакси. — Мерзавцы!..

Рассмотрев вблизи картину жуткой казни, Эпикур хотел даже снять пилотку, но, вспомнив, что он служит теперь не палачом у мумми-смертников, а ротным у гливеров, только почесал грязными ногтями небольшую плешь. Под голой, горизонтально вытянутой черной веткой, в полуметре над землей медленно раскачивались босые ноги двух женщин. Тела женщин были окутаны грубыми мешками, а веревки, на которых они были повешены, чуть поблескивали под луной металлом.

— Какое кощунство, звери! — не унимался Вакси. — Негодяи!..

— Ладно, — вздохнул Эпикур. — Они были нашими врагами, но даже с врагами… — Голос его застрял вместе с дыханием в горле. — Даже с врагами, так… — Когда голос вернулся, ротный приказал: — Снять, переодеть и похоронить по-человечески!

Четверо гливеров быстро и безмолвно выполнили приказ. Они рыли небольшую двухместную могилу, плевались, пили из фляги холодную воду. Белый лунный свет омывал обнаженные тела двух женщин: старухи, узловатое желтое тело которой походило на скрученную детскую пеленку, и молодой девушки, похожей в своей мертвой наготе на сжатую в кулачок руку младенца.

Для того чтобы достать из огромного сейфа необходимые инструменты, Сенека был вынужден погрузиться в железный ящик почти по пояс. Внутри сейфа было холодно, темно и пахло недавно пролитой кислотой, и специальной мазью "Мышиная сладость".

Поворачивая внутри сейфа голову, профессор все время натыкался на большие тяжелые бутыли со "сладостью", расставленные здесь повсюду.

— По-моему, эта коробка слева на второй полке! — сказал первый лаборант. — Но я могу ошибаться!

Рука пощупала металлическую шершавую стенку, пальцы нервно пробежали сверху вниз, отпрыгнули рефлекторно от какого-то разбитого стекла и тотчас сжались на нужном предмете. За спиной профессора Сенеки отчетливо взрывались на стенде опытные снаряды, и звенел мышиный писк, совершенно неуместный мышиный писк, такой писк экспериментальная мышь производит только в агонии. Перед тем грызуны вели себя вполне мирно, вовсе не желая имитировать человеческие страсти и убивать друг друга.

Сенека пользуясь тонкой длинной пипеткой обрызгал шейки усыпленных грилей "мышиной сладостью", и, привлеченные любимым лакомством, гливеры не заставили себя ждать, устроили грызню.

"Если я их сейчас же не одену в бронежилеты, — задыхаясь, профессор выкарабкался из сейфа и кинулся к стенду. — Я потеряю имитацию боя! Над зеленым стеклом курился неприятный розовый дымок. — Все! Опоздал! профессор горестно опустил руки. — Все слизали, дочиста!"

Бился последний белый хвост, то сворачиваясь в судорожное кольцо, то распрямляясь иглой. Ловко орудуя резцами, активизированные запахом мыши, одетые в форму роты Эпикура, уже расправились со спящими беззащитными грилями.

Наглая мышь в распахнутом резиновом чехле, согнувшись, сидела возле макета палатки, и рядом с ней постреливал маленькими искрами микромакет рации. Здесь не было точек и тире, здесь была только имитация — слабые электрические разряды.

"Мотивации… Должны быть совсем другие мотивации… Но какая разница, какие у них были мотивации, физиологические или глубоко духовные, когда вот так — не успел сейф открыть, а уже у роты все клыки в кров и…"

— Будем фиксировать? — спросил второй лаборант, поднимаясь со своего стула.

— Будем! — буркнул Сенека.

Лаборант медленными и мелкими почти танцующими шажками обошел экспериментальный стол и, склонившись над письменным столом, открыл тяжелый номерной журнал, послюнявил открытое чернильное перо, после предыдущей записи перо успело засохнуть. Колпачок закатился куда-то внутрь макета еще пять часов назад, когда профессор грубо оттолкнул проявившего любопытство лаборанта, теперь слюнявить металлическое перо приходилось при каждой записи.

— Что пишем? — спросил лаборант и посмотрел вопросительно на своего шефа.

Маленькие тяжелые бронекостюмы, в миниатюре имитирующие настоящее обмундирование грилей, посыпались из перевернутой коробки с высоты метра на зеленое стекло. Мыши-гливеры кинулись врассыпную. В стекле от ударов образовалось множество мелких трещин.

— Пишем так! — сказал Сенека и выпрямился. Он заложил руки за спину, скрутил пальцами хлястик своего халата и уже как бы сверху осмотрел позицию. — Произведен опыт, — он посмотрел на лаборанта, и тот, заглянув в журнал, показал на пальцах сложную римскую цифру. — Произведен опыт номер 4356 по программе: "Ибикус-резерв (Развитие в джунглях обычных гливеров против обычных грилей)." Опыт проводился на лабораторных мышах. В условиях экспериментальной площадки нарушений не было… В результате опыта установлено, что обычная лабораторная мышь, даже одетая в специально пошитый чехол (военную форму) и тонизируемая ударами тока, не расположена к агрессии и убийству. Для подлинной имитации боя мне пришлось использовать…"

Между двух металлических пластинок, обозначающих вход в подземные бункеры пряных, высунулась острая розовая мордочка вице-губернатора Раули. Вице-губернатор Раули пошевелил усиками, но под строгим взглядом Сенеки вздрогнул и моментально ретировался вниз. Он побежал по узкому лабиринту и исчез с глаз.

"В принципе, данную резню вовсе нельзя назвать победой, — размышлял Сенека, одновременно диктуя лаборанту совершенно иной текст. — Убитые грили, конечно, понесли некоторый физический урон, они все умерли… Сенека ни на секунду не сомневался, что действия на его маленьком полигоне в точности копируют реальность боя, — то есть, они понесли максимальный материальный урон, то есть потеряли жизнь. Но и грили понесли урон, — он чуть не оторвал собственный хлястик, — урон моральный. Здесь действует закон сохранения: всякий убитый несет потери физические, всякий убийца, таким образом, несет потери моральные. После чего, — он покрутил пуговицу на хлястике и оторвал. — они, так скажем, меняются местами."