Александр Бородыня - Похождения рофессора Эпикура

В одной из раскаленных железных коробок все еще скреблась и попискивала мышь, изображающая мумми-смертника.

— Что мы записали? — спросил Сенека, поворачиваясь к лаборанту.

— Мы записали, что шпионы грилей были казнены грилями, потому что, полностью перевоплотившись в гливеров и впитав для лучшей конспирации чуждую идеологию вражеской армии, начисто забыли ключевое слово пароля.

— Как казнены!? — и сам же себе профессор ответил довольным голосом. — Повешены! — кончиком длинного белого пальца он покачал двух подвешенных мышей, маленькое искусственное деревце при этом скрипнуло. — Так что, будем считать доказанным, — продолжал диктовать он. — Шпионаж как форма развития диалектической мысли, не имеет никакого смысла. Любой шпион работает против своего народа. И чем лучше работает шпион, тем больше вреда он наносит снарядившей его родной армии.

— Кентурио, кажется, издох! — не поднимаясь со своего стула, сказал сонно второй лаборант. — Посмотрите, профессор, не шевелится…

Осторожно открутив проволочки, Сенека снял с креслица тело полковника Кентурио, тельце мышки было еще теплым и мягким.

— Шальная пуля! — сказал он, быстро препарировав тельце на отдельном тоже стеклянном столике. — Но, позвольте… Позвольте! — он поднял голову и обращался почему-то не к кому-нибудь, а прямо к ярко светящей лампе в серебряном отражателе. — Откуда же шальная пуля-то взялась?

— Бомбострекозы, по-моему… — предположил первый лаборант, все еще стоящий над открытым своим талмудом. — Но я могу ошибаться.

— Мы пускали бомбострекозы? — спросил, отворачиваясь от лампы и глядя на сейф, Сенека. — Что-то я не помню, чтобы мы пользовались авиацией…

— Условно! — сказал первый лаборант. — Вы же сбросили в джунгли бронежилеты для грилей, так что, наверное, мы могли бы записать…

— Что? — спросил Сенека. — Если бомбовый удар был условным, то каким же образом пуля? — он показал лаборанту микроскопический осколок металла, извлеченный из тельца препарированной мыши. — Впрочем, может быть, это и не пуля, может быть, это инфаркт. Как вы считаете, может у нашей мышки случиться инфаркт?

Он сидел на высоком своем лабораторном стуле без спинки и, подперев голову, смотрел на макет, а с макета на него смотрела наглая мышь в разобранной коричневой резине. Профессор Эпикур даже в этой неестественной инкарнации умудрился получить удовольствие. Он получил удовольствие от того, что в очередной раз унизил, прижал к стенке и оскорбил действием оппонента.

В другом конце экспериментального стенда на зеркальной поверхности двойного озера что-то само по себе происходило, но ученый потерял уже всякий интерес к научной картине в целом, его интересовал лишь узкий аспект данного широкомасштабного эксперимента. Он хотел расправиться с Эпикуром. Что-то больно укололо Сенеку в левую щеку. Он хлопнул ладонью, посмотрел — никакой крови. Лишь на бугре Венеры расплывалось радужное металлическое пятно раздавленного бронекомарика.

"Верно, — подумал Сенека. — Чего сидеть?.. Бомбить надо… Бомбить, и в атаку… Марш-бросок… Попробуй у меня марш-бросок! — он погрозил пальцем наглой мыши. — Сможешь?"

Лаборанты неохотно переделывали скальный рельеф, от рельефа уже сильно воняло разлагающимися мышиными трупами дивизии "Дуглас". Сенека сосредоточился на макете. Лупа чуть-чуть дрожала в его руке. Мышка под лупой была в фуражке с кокардой и без комбинезона. Вид у грызуна был независимый, и он крутился рядом с ненавистным ротным. Он так же, как и сам ротный, привлекал внимание ученого. С ним тоже следовало индивидуально разобраться.

Нарцисс (Натан Аронович Цисарели), крупный теоретик, в свои сорок пять лет умудрился побывать на стажировке уже трижды. Правда, в первый раз, еще в юные годы, по желтому мандату мирного населения. На всю жизнь он сохранил яркие воспоминания об этом месяце.

Войска зелопикающих сожгли город, и он, мальчик, потерявший отца, спасал из центрального книгохранилища наиболее ценные фолианты. Он читал на чердаке, когда на улице гудели мотоциклы вражеской армии и громко ругались солдаты; они вылавливали бесхозную скотину.

В годы реконструкции, когда искусственники и производственники делали робкие свои попытки сократить деятельность Института войны, Нарцисс, блестящий ученый и публицист, оказался в первых рядах защитников прогресса. На страницах газет и журналов в течение нескольких переломных лет появлялись его великолепные статьи. В "Экономике мира" он утверждал, что лишь война способна оживить человечество, вывести его из затяжного кризиса, что только военные разработки способны толкать науку вперед:

"Военная промышленность — это всегда эксперимент, не имеющий будущего практического воплощения, это свободный поиск творческой мысли, быстро воплощаемый и имеющий конкретные формы".

И почти одновременно появляется спорный очерк в "Вопросах мировой философии". "Дерзание, поиск, полеты к звездам, как осторожны мы в этом, пишет Нарцисс. — Как обстоятельны в закоснелой конкретике. Мы погибнем в мире, где неожиданность может быть предоставлена нам лишь природой. Нас ждут нарастающая сытость, монорефлексия, застой и, в конечном счете, увядание, гибель, одряхление и беспамятство.

Над дверью лаборатории Нарцисса была прикреплена небольшая мраморная доска, на доске выбита цитата из его же книги: "Только одна наука способна включить в себя все науки — это наука войны. Только наука войны способна любую идею реализовать в материю."

Вторую стажировку Нарцисс проходил в сложной ситуации массового террора. Серьезный вдумчивый офицер угодил на передовую и оказался в окопе, из которого нельзя было высунуть голову, потому что окоп обильно поливали из стационарных огнеметов.

Нарцисс израсходовал уже весь свой человеческий материал и попробовал, наконец, высунуть голову: сгорела фуражка (и еще три года красавец-ученый не мог восстановить на голове растительность), ситуация требовала решения, в любую минуту в окоп мог ворваться враг и уничтожить гордого офицера. Сдаваться в плен ему не позволяла текущая тематика его лаборатории. В блиндаже он нашел кодовые шифры семи основных действующих армий. Там же стоял вполне исправный радиопередатчик. Просидев целую ночь над сложными схемами, Нарцисс приступил к действиям. В течение суток он фальсифицировал разнообразные доносы по всем известным ему кодам во всех известных диапазонах. Он сплетничал, доносил конкретно, выдавал несуществующую информацию и обличал собственные дезинформации.

Результат превзошел все ожидания. Уже на второй час передачи спецчастями были арестованы генеральные штабы шести из семи армий. Через пять часов во всех семи армиях было арестовано девяносто процентов офицерского состава. А на двадцать четвертом часу Нарцисс, оторвавшись от своей рации, услышал длинный гудок электровоза. Это был первый из поездов, пригнанный для перевозки арестованных рядовых солдат. Четыреста теплушек и рота сопровождения на крыше — вот каков был удел армии, так опрометчиво спалившей фуражку на голове серьезного офицера.