Борис Фрадкин - Дорога к звездам

Но, пробежав метров триста, Люба сама остановилась. А Яша, едва очутился рядом с нею и взглянул в ее озорные глаза, почувствовал, как гнев его гаснет, точно костер под ливнем.

— Это тебе за Новый год, — сказала Люба. — Запомни: я не прощаю обиды. Ты… ты мне весь вечер испортил. Новогодний вечер — и без тебя.

— Любушка…

— Квиты? Говори?

— Любушка…

Они бросились друг другу в объятия, целовались, смеялись и снова целовались.

— Ох и вредная, — шепнул ей Яша, — мне так хочется тебя побить.

— Бей, я разрешаю. Только… только ты тоже хорош. Рассказывай, почему не приходил.

Только теперь он рассказал ей о своих настоящих планах на будущее. Не мог не упомянуть и об Ирине. Да, упомянуть…

Они шли рядом, медленно передвигая лыжи. Лес окутывался ночной мглой. Лунный свет пробивался сквозь ветки деревьев и зелеными феерическими пятнами ложился на поблескивающий стеклом наст. Млечный путь вытянулся вдоль дорожки, по которой шли юноша и девушка.

— Так вот о чем ты мечтаешь, — проговорила Люба, — и ничего не сказал сразу. Думал, не пойму? Или стану смеяться? Смешной… Смешной и хороший. Давай, Яшка, всю жизнь, понимаешь, всю жизнь быть вместе. Вот ты когда-нибудь построишь межпланетный корабль, а я… я поведу его! Я же непременно стану летчиком. Думаешь, я просто так говорю? Ты еще меня не знаешь.

— Поженимся, да? — спросил Яша.

— А ты меня по-настоящему любишь?

— Очень, Любушка.

— Ну, тогда… тогда я согласна. Только ведь не сейчас, правда? Кончим школу, потом ты кончишь институт, а я стану летчиком.

Незаметно лес расступился, вдали показались огни города.

…В феврале Яша уже мог разобраться в первых главах Циолковского. Продолжая изучать интегральное исчисление, он теперь с жадным нетерпением подгонял себя. Теории Циолковского, раскрывающие законы полета в космическом пространстве, и в самом деле явились откровением для Яши. Яша постиг самые азы реактивной техники, но они ему казались уже величайшим теоретическим оружием, с помощью которого он теперь сам будет делать другие, еще не сделанные открытия.

Головные боли иногда напоминали о себе, но уже как далекие отголоски прошедшей бури. Утренняя зарядка, гантели, холодная вода и лыжи стали привычкой. Тело Яши, словно освобожденное от оков, наливалось силой, обрастало бугорками мышц, раздавалось в плечах.

Высшая математика — ключ к реактивной технике — осталась позади. Он не просто познакомился с нею, нет, он изучил ее самым добросовестным образом. Эта наука превратилась для него в увлечение, вытеснив все другие, и, значит, легла на сердце, прочно осела в памяти.

В апреле Яша мог решить любое интегральное уравнение из задачника для технических вузов.

Теперь он начал брать в библиотеке ту техническую литературу в инженерном изложении, которая отпугнула его прежде. Яша полетел вперед, что называется, на всех парусах.

Циолковский, «Небесный мир», с десяток других научных трудов были теперь пройденным этапом. Знания юноши становились все обширнее, все разнообразнее. Понемногу он приводил их в систему, отбирая наиболее важное для себя. В специальной тетради Яша записывал наиболее интересные положения, которые излагали советские и зарубежные исследователи в области реактивной техники.

Но странное дело, чем больше становился объем его знаний, тем неувереннее он себя чувствовал. Все чаще его охватывало томящее беспокойство. Разумеется, в трудах Циолковского Яша нашел то, что искал. Константин Эдуардович — основоположник общей теории полета космического реактивного корабля. Он дал вывод всех соотношений, необходимых будущему конструктору таких кораблей: соотношение между весом горючего и весом самого аппарата, расчет скорости, необходимой для того чтобы преодолеть земное притяжение, расчет скорости истечения газа как исходный параметр для выбора горючего и многое другое. Смерть оборвала дальнейшие исследовательские работы великого ученого. В практическом отношении он не успел сделать еще очень многого.

Инженерная практика, используя основные разработки Циолковского, значительно способствовала дальнейшему развитию реактивных двигателей. Но полет в космическое пространство был все же отнесен в область фантастики. Реактивный двигатель приспосабливали для земных целей, то есть для полета в атмосфере, однако со скоростью, какой уже не способен развить поршневой двигатель. Все это было очень незначительным шагом к преодолению той пропасти, которая отделяет проблему полета в атмосфере от проблемы полета в космосе.

Авторы, посвятившие свои труды последней проблеме, единодушно сходились на одном общем выводе: они считали ее неразрешимой при современном уровне науки и техники.

Неразрешимой!

И это не было, разумеется, пустыми рассуждениями. Доводы подтверждались с помощью языка высшей математики, которому теперь Яша доверял не меньше, чем всем своим органам чувств вместе взятым.

Что можно было возразить против такой истины, как отсутствие горючего, способного обеспечить даже четвертую часть необходимой скорости?

Но если даже будет найдено такое горючее, говорят исследователи, какой же известный на земле металл или сплав выдержит развиваемую им температуру в четыре-пять тысяч градусов?

Одно за другим следовало еще несколько подобных «невозможно». Яша старательно выписывал их в свою тетрадь, и каждое новое «невозможно» камнем ложилось ему на сердце.

Он начал размышлять, над первым «невозможно», то есть над задачей выбора горючего. Несколько вечеров он провел в библиотеке за подбором литературы. Нужно было познакомиться с теми видами горючего, которые уже существуют на свете.

Вопрос о горючем привел Якова в… химию. Без химии он оставался слепым и несведущим человеком. Значит, прежде следовало изучить еще одну науку, которую так недолюбливал Яша.

У него опустились руки.

Если бы юный мечтатель Яков Якимов оказался более терпеливым и не стремился сразу лее решить проблему полета в космическое пространство, его внимание наверняка было бы привлечено более существенным «невозможно», вокруг которого шла напряженная борьба в авиации, решались насущные практические вопросы.

Среди немецких и французских конструкторов, считавших свои самолеты лучшими в мире, распространилось убеждение в том, что развитие авиации имеет предел, и предел этот неизбежен. В борьбе за скорость конструкторы добивались все более мизерных результатов. Если пятнадцать лет назад различные усовершенствования давали прирост в сотни, а пять лет назад — в десятки километров, то ныне уже каждый километр увеличения скорости давался ценой неимоверных усилий, ценой изнурительной экспериментальной работы. В конце концов был установлен практический предел скорости, с которой самолет способен передвигаться в атмосфере — звуковая скорость. Теоретические исследования не указывали способов ее преодоления.