Сандра Макдональд - Край бесконечности (сборник)

Большинство по первому разу хоть раз да задевают стену. Одна ошибка у них есть. Вторая приводит к дополнительным заданиям. Третья – переэкзаменовка. Штука в том, что от первого же столкновения тебя отбрасывает к другой стене, и требуется особое искусство, чтобы предотвратить второй удар. А после второго только чудом можно увернуться от третьего. Вот откуда на корабле столько вмятин, и вот почему мы их не выправляем. Все равно завтра появятся новые.

Ла-Донна выходит, ничего не задев. Мне одного пальца на левой руке хватит, чтобы подсчитать, сколько раз такое удавалось новичкам.

«Нет сведений о незаконной практике, – сообщает Конни. – И что это дает? На то она и незаконная, чтобы не попадать в досье».

«У ее инструктора нет взысканий за подтасовки в пользу студентов?» – спрашиваю я.

«Ничего такого не нашла, – тут же отвечает она. Явно сама додумалась проверить. – Но, как я уже сказала…»

Я отвожу взгляд. Как бы там ни было, надо следить за Ла-Донной. Она уже подвесила громоздкий корабль над выходом из дока и закрывает крышку. И впервые заметно нервничает. Это не входит в стандартные задания.

Обычно, раз начав движение, уже не останавливаются. Если она мошенничала, то знает, что я ей прикажу. Я, не глядя, отбиваю на экране информатора стандартную команду «сохранить» – чтобы Конни внесла нашу переписку в досье.

А потом отклоняюсь от планового задания. У меня есть на это право, если возникают подозрения, что претендент слишком много раз проходил стандартный тест, или есть причины полагать, что стандарт не даст нужной информации.

Вот поэтому, друзья мои, тут у нас ничего не автоматизировано. Когда система подчинена человеческой прихоти, ее никто не обойдет.

– Летим на Марс, – говорю я.

Ла-Донна косится на меня и, если мне не мерещится, запах духов основательно усиливается. С нее течет. Скоро пробьется и запах пота, какие бы средства ни подсунули ей химики.

Это хорошо, я и добиваюсь, чтобы она попотела.

– Я же сдаю экзамен на грузоперевозки, а не на скоростные гонки, – замечает она.

Подозрения подтверждаются. Гонщики летают к Марсу, пусть они к нему и не добираются. Слишком далеко, за время, отведенное на экзамен, не успеть. Но гонщики на этом маршруте собаку съели.

Грузовозы все летают к Луне – или, по крайней мере, в сторону Луны. До Луны тоже обычно не добираются – у кого из нас хватит терпения на десятичасовой рейс?

– Если хочешь, можем на этом прекратить испытание, – говорю я.

Она открывает рот, закрывает и мотает головой. В первый раз смотрит на пульт и только теперь становится похожей на новичка. Не знает, что делать.

Я хмурюсь. Переход на новый курс должен бы даваться ей легче, чем выход из дока.

Если, конечно, она не жульничает.

– Проблемы? – спрашиваю я.

– Н-нет, – отзывается она, но все еще колеблется.

– Можем вернуться. – Стараюсь, чтобы в голосе не прозвучала надежда.

– Н-нет, – повторяет она. – Просто… вы хотите, чтобы я набрала скорость?

– Я хочу, чтобы ты прошла тест так, как собиралась его проходить, – говорю я.

– У вас есть семья, мистер Девлин? – спрашивает она.

Я и забыл, что ожидал от нее словесного поноса на нервной почве. Девица замолчала, как только мы подошли к кораблю.

– Ты сможешь доставить нас на Марс, Ла-Донна? – спрашиваю я, называя ее по имени, чтобы встряхнуть и привести в чувство.

– Н-нет, – отвечает она.

– Ну тогда, – говорю я, – не будем тратить время.

Она кивает и ударяется в слезы. Я вздыхаю, чтобы скрыть усмешку, и переключаюсь на дублирующее управление.

– Думаю, ты сдашь экзамен в другой раз, – говорю я, возвращая корабль в док.

– Не-е-ет! – хнычет она.

Терпеть не могу этих рыданий.

– Извини, Ла-Донна, таковы правила.

Она склоняет голову:

– Можно я попробую еще раз?

Они все об этом просят. Как будто я стану рисковать ради них работой. И как будто мне нужны такие, что вырубаются при любом отклонении от нормы, – это на кораблях, которые летают в паутине околоземных орбит!

– Извини, – повторяю я, – через месяц можно сделать вторую попытку.

Я за несколько секунд возвращаю корабль в док. Она могла бы проделать в обратном порядке процедуру выхода, но я ей не позволяю. Кораблем управляю лично.

– Через месяц… – с трудом выдавливает она. – Не знаю, дождусь ли я.

Я включаю управление доком, и крышка становится на место, словно никогда и не сдвигалась.

– Извини… – Я не чувствую ни малейшей вины. – Но правила составлял не я.

Обычно я добавляю: «До встречи», – но сегодня не верю, что продержусь еще месяц. Да хотя бы час. Нет, до конца дня продержусь.

Еще один – и я свободен. На целых двенадцать часов (и пятнадцать минут).

Вернувшись, первым делом окидываю взглядом приемную. Осталась только спящая женщина. Она запрокинула голову, приоткрыла рот и равномерно похрапывает.

Настоящий пилот уснет где угодно. Я, против воли, проникаюсь к ней уважением.

Впечатляет меня и Конни, которая, сжалившись, не стала добавлять в мою стопку еще четверых кандидатов. А могла бы, учитывая четверку, которую отослала с утра. Впрочем, я ее не благодарю. Вместо благодарности вывожу на информатор анкету последней кандидатки и тщательно просматриваю. Следовало бы делать так с каждым кандидатом, а я не делаю и иногда за это расплачиваюсь, как вот с Ладин-дин.

Женщину зовут Айва, и она сдает на восстановление прав. Вот это сюрприз. Она не один десяток лет возила грузы, подробности закрыты военным грифом секретности. В частный бизнес ушла пять лет назад и с тех пор набрала впечатляющее досье: оскорбления словом, разбрасывание еды и отказ доставить клиента куда ему требовалось. (В рапорте значится – думаю, составитель рапорта просто не удержался, – что она бралась отвезти данного клиента в любой район ада по его выбору. Поскольку место ему в аду, и нигде больше, и она не собиралась напускать его на добрых жителей Вселенной.) Я улыбаюсь. Ничего не поделаешь – она мне нравится.

А я не хочу, чтобы она мне нравилась.

За такое поведение ее отстранили от работы на государство и/или корпорации, но она обходилась частным извозом. И прав лишилась не сразу – тот случай, когда она швырялась едой, чуть не привел к аварии очень дорогого корабля – вот тогда она осталась без прав и явилась к нам.

Ей пришлось все пересдавать, и, ясное дело, она набрала баллы до небес. Под конец дня мне выпал легкий экзамен.

– Айва, – зову я, и она садится прямо – так просыпается солдат на поле боя. Волосы всклокочены, глаза еще с сонной поволокой, но тело готово ко всему. – Ты еще хочешь сдавать?

– Нет, – говорит она. В низком голосе сквозит сарказм. – Кто же хочет сдавать? Но, говорят, надо.

О, господи, она мне нравится. Это никуда не годится. Мне нужно безличное отношение, как к тому Громиле или Ладин-доне. Я должен быть готов завалить ее за ковыряние в носу в неподходящий момент, за пердеж не по чину, за то, что она меня злит, за то, что положит ладонь мне на колено в попытке заигрывать. Я хочу быть к ней равнодушным, как равнодушен ко всем. Даже без чувства долга.