В. Бирюк - Урбанизатор

Тут он… несколько привирает. Как-то внятно ответить на вопрос — почему они не вернулись в указанный мною срок — юлит. Ладно, позже докопаюсь.

Соседей взяли не всех, и «род лося» был заблаговременно проинформирован — он следующий в очереди. «В очереди» — на геноцид. В племенных войнах — подданные не нужны. Да и рабы-то…

Неразвитость товарно-денежных отношений… отсутствие транспортной инфраструктуры… архаичность социальности… низкий уровень развития производительных сил… Можно погрустить и об этом. Применительно к работорговле.

«Лоси» от новости перепугались, задёргались, долго обсасывали совершенно идиотские варианты. Типа эстонского:

«— Русские на Луну полетели.

— Все?!».

«Унжамерен» улетать никуда не собирались. Они, явно, «намылились» к «лосям» в гости.

Тут Гладыш негромко велел Мадине собирать вещи в дорогу.

— Куда это ты?!

— А к хозяину своему. На Стрелку.

Абсолютная уверенность в способности «Зверя Лютого» истребить любых находников, поддержанная предшествующими пересказами эпизодов Бряхимовского похода с моим участием и «показаниями очевидицы» в истории с ушкуйниками — разозлили туземцев чрезвычайно.

Представьте: все понимают, что сегодня-завтра придёт смерть. Всем. Неизбежно. «И, как один, умрём…».

Убежать — некуда, спрятаться — найдут, защитить — некому, даже «дорого продать жизнь» — отнюдь. У находников и оружие лучше — лучшее из трофейного, и навыка боевого больше, и, главное — много их. А тут какой-то хмырь, набродь беспорточная, ни роду, ни племени, совершенно спокойно собирается жить и процветать дальше. Убил бы гада! Для него «смерть неминучая» — не гибель неизбежная, а повод для прогулки! Не такой уж и далёкой. Под руку «Зверя Лютого».

Гладыша уже собирались бить. За отказ от добровольного участия в общей судьбе рода в форме смерти на копьях «унжамерен», но тут Мадина задала неприличный вопрос:

— А другие… им с нами… можно?

«Другие» — её родня. С которой у неё… сложные отношения. Которая её довольно резко третировала. Замуж выдали, «отрезанный ломоть» — чего назад припёрлась?! Ещё и подарками от этих злодеев-русских хвастает! А тут она за них, типа, «просит».

Ответа Гладыша никто не слушал. Ибо — неинтересно. Ибо вдруг, в полной темноте и беспросветности будущего, появилась надежда.

«Свет в конце туннеля».

Это — раздражает. Ибо создаёт необходимость выбора. Необходимость собственного решения. Главный вопрос не к Гладышу — «можно?», главное к самим себе — «а оно нам надо?». Лезть в тот «туннель», как кот в сапог… Думать, выёживаться, корячиться, напрягаться…

Народу в селении немного, но крик стоял до ночи. «Дискуссия без регламента до консенсуса с мордобоем» — не только русский обычай. Энгельгардт и прочие социалисты-народники были бы в восторге.

Увы, и в родовых, наполненных под горлышко социализмом, равенством, братством… общинах встречаются авторитарные личности.

Дядя Мадины, один из старейшин селения, врезал подвернувшейся невестке по спине посохом, рявкнул на жену и сформулировал:

— Мы… эта… пойдём… однако. Бегом! Мать…!

Отделить свою судьбу, судьбу своей личной семьи от общей судьбы рода… Сплошная ересь, подлость и измена с предательством. Однако дядя — свой, местный и в авторитете.

Прочие «мужи добрые» ещё долго «судили да рядили», но бабы, нутром учуяв предстоящие приключения с находниками, бросились собирать. Вещичек и детишек. Дело побулькало бы и затихло, но высланный вверх по Ватоме дозор из мальчишек сообщил о появлении вражеского отряда.

Дальше — все побежали. И бежали все сорок вёрст по заснеженному льду рек. Ночью и днём. Бросая барахло и теряя людей. Преследователи явно не ожидали от мирного населения такой прыти. До Стрелки беглецы всё равно не дошли бы — догнали. Но мы-то вылезли чуть раньше, как чёртик из табакерки, сбоку, «из служебного хода».

…

— Тебя как звать-то?

— Минья? Яныгит Паймет. Да.

— Так вот, Яныгит…

— Погодь, Воевода. Яныгитом его отца звали. Он — Паймет.

Хорошо, что Гладыш поправил. А откуда мне знать, что у мари личное имя мужчины — второе? Паймет Яныгитич… Мда… Звучит.

— Так вот, Паймет. Чего дальше делать будем?

Пожилой невысокий черноволосый мужчина. Седоватый, сутулый. По глазам — не дурак. Переминается передо мной, мнёт шапку в руках. За его спиной кучка таких же персонажей. В шубейках, озямках, армячишках… Или как там оно у них называется. Баб с детьми распихали по избам — отогреваются.

Распихали… Факеншит! У меня половина подворий в Кудыкиной горе — разобраны! Я ж никак не ожидал…!

Да, я никак не ожидал, что мне вот вдруг, посреди зимы, припрёт заниматься этногенезом русской нации. Не в смысле возвратно-поступательном, как вы подумали, а в смысле структурно-систематическом.

У меня куча дел — аж горит! С глазурью — вот только-только, инвентаризация — не закончена, сапожная мастерская — чуть дышать начала, о скорняках — только разговоры пока… И тут — на тебе! Изволь сыскать к вороху местных национальных вопросов — таких же ответов. Вот прям нынче! И решить надо так, чтобы потом не перерешивать. Потому как тут за каждым словом — судьбы людей. Им меняться — каждый раз больно. А иной раз — и кроваво.

Попадизм — помесь бега с препятствиями и КВНа. Пытаюсь подпрыгивать и острить. Или — умничать? Ай-къюкнул в прыжке…

— Паймет говорит — они просят защиты. От этих… «унжамерен».

Хорошо, что Гладыш сыскался — толмачит толково. А Саморода я услал с бабами разговаривать — ну не будет же он, даже при всём своём «нацизме», ксенофобнутости и истеричности на них кидаться с ножиком!

— Нет. Я — Воевода Всеволожский. Моё дело — защищать людей здесь. Своих людей. Здесь у меня — мир. А за всякого прохожего-проезжего вписываться… Если ты купец — пришёл, поторговал — иди дальше. Если новосёл — пришёл, принял мой обычай, становись в работу. Если бродяга вольный бездельный — пришёл и… и ушёл.

Я пытался как-то структурировать ситуацию, как-то найти «ящичек» для этих… мигрантов. Навесить этикетку и отнести к категории. У меня до сих пор не было вот таких пришельцев. Мои пердуновские, оставшиеся из войска, снятые, вольно или невольно с каравана, взятые с бою муромские и мордовские… Но вот таких… Как их и куда?

А чего я себе мозги мучаю? Пусть они сами мучаются!

— Кто вы, Паймет? Чего вы хотите и что можете? Это — решать вам. Я могу накормить ваших людей и дать им тёплый кров. Сегодня. Пришлю приказчика, вы заплатите за это — я не подаю милостыни. Утром — вы уйдёте. Вы сами пришли — вы сами уйдёте. Куда хотите. Вы — вольные люди.

Марийцы выслушали перевод, негромко побурчали между собой, потом Паймет, глядя мне в лицо, произнёс какую-то сложную фразу. И они все повалились на колени. Гладыш объяснил: