В. Бирюк - Урбанизатор

— Они все, всем родом, просят тебя, чтобы ты их похолопил. С детьми и с жёнами. Клянутся быть тебе верными рабами, служить верой и правдой, даже и живота своего не щадя, и из воли твоей никогда не выйти. Отдают себя в руки твои, душой и телом. Господине.

Оп-па! Порабощение целого народа… Ну, племени… Точнее — рода. Добровольное! И — тотальное… Ванька-поработитель…

Кто?! Я?!!!

Дерьмократ до корней костей и либераст до мозгов волос! Уелбантуриться…

Давно ли я бил себя пяткой в грудь и кричал сам себе: «Воли своей не отдам никому!». «Без свободы я — не я. А себя я люблю больше своей жизни!».

Ваня, можешь продолжать. Бить пяткой и кричать носом. Тебя в рабы — никто не приглашает, тебя — в рабовладельцы зовут. Это несколько разные должности.

Не ново.

Помню, как в Паучьей веси разглядывал обширную колышущуюся белую задницу насилуемой крестьянки, зафиксированную искусниками Макухи-вирника, ныне покойного, между жердями загородки для свиней. И своего первого добровольно похолопленного с семейством — избитого «паука» Всерада.

А здесь — не власть, просто — соседи. Но результат — тот же. «Дяденька, прими нас в скоты двуногие».

Опыт, набранный в Рябиновской вотчине, позволяет уже не шарахаться испуганно, зажимая нос от омерзения, а спокойно размышлять, сравнивать варианты, адаптировать уже известное и освоенное — к конкретным реалиям.

Мда… фиг бы я что придумал, кабы не «Рябиновское сидение».

В Пердуновке постоянно были люди, которые называли себя моими холопами. Я их освобождал, того же Потаню или Звягу, а они снова образовывались. Преимущественно — в результате покупки за хлеб или наказания. Бывали и беженцы. Те же голяди. Но там контингент и ситуация — специфическая.

Здесь я ввёл категорию «рабы города». По сути — зэки, наказанные за преступление — вооружённое нападение на моих людей, в оказании сопротивления… В соучастии, подготовке, способствовании, обеспечении, не доношении, не воспрепятствовании…

Но что с этими-то делать? Выдать всем «холопскую гривну» на шею? По их настоятельной и задушевной просьбе. «Уважить»? Дать просимое «скотство»? — Противно. Делать из вольных людей — рабов… Не хочу.

«Явить милосердие»? «Подать милостыню»? Накормить, обогреть, защитить… От чистого сердца, от полноты души, от сострадания и сочувствия…

Ресурсы всегда ограничены. Дать этим — отобрать у других. Выкинуть создаваемое «светлое будущее» на ветер?

«Птицы божьи не сеют, не пашут, а всякий день напитаемы бывают» — христианская мудрость.

Птицы? — Летите. Туда, где за чириканье — платят. Главное — отсюда. Другое название птиц: «пернатые вредители».

Дилемма выглядит примитивно: или — рабство, или — милостыня. Других вариантов нет?!

Вышибить? — Перемрут. — Оставить? — А дальше?

Конкретика последствий… У меня крайняя недостача рабочей силы. По сути — второго по важности, после собственного времени, ресурса. Рабочих рук не хватает. Я уже объяснял: динамит или анальгин — фигня. Можно заменить или обойтись. Вон Ганнибал без всякого динамита скалы в Альпах уксусом колол.

«Можно». Если есть люди, делающие нужное дело. А если их нет, то… то — нет. Ничего нет!

Среди мигрантов две трети — дети. Иждивенцы. Которых надо кормить, обихаживать, учить и воспитывать… Что съест ресурсы. Терем-теремок для меня любимого — отодвигается… Да когда ж я, наконец-то, смогу нормально с девушкой покувыркаться?! А не закапываться под одеяло с головой?! Как делал это каждый раз с женой пророк Мухаммед.

И ведь ничего — нового! Вот такая, «всем миром», самопродажа в холопы превратила в крепостных большую часть свободных общинников Германии, Франции, Британии. Гордые франки, саксы и швабы добровольно отдавали свою волю всяким разным… соплеменникам, которые могли обеспечить им безопасность или пропитание. А храбрые ирландцы резали своих англичан — ленд-лордов, за то, что те отказывались их закрепощать. И, соответственно — кормить.

— Арендатор? Свободный человек? Гоу нафиг!

Свобода — смертельна. В условиях повсеместного распространения бурой фитофторозной гнили.

В Московские времена, благородным великорусским дворянам(!) будет на законодательном уровне(!) запрещено(!) добровольно(!) продаваться(!) в холопы(!).

А то завели, понимаешь, манеру самопроизвольно порабощаться:

— Слышь ты, холопская морда благородного происхождения, сапоги мне навакси!

— С превеликим удовольствием! Господин кормилец!

«Голод — не тётка, пирожком — не накормит» — русская народная…

Здешние отряды племенных удальцов-головорезов — не только не накормят, но и зарежут.

Самопродаться… В рабство… Мне — дикость. Всё что я читал, видел, слышал… Всё, что дошло до меня из тысячелетий человеческой истории, утверждает: рабство — горе, несчастье, мука мученическая. Результат бесчеловечного насилия, унижений, убийств и пыток… Но у меня-то за спиной столетия гумнонизма, либерастии и дерьмократии. Всего-то чуть-чуть. Столетий. Но они — есть. А здесь… В «Святой Руси» — аболиционистов нет. Зато — «все так живут». «Живут» — те, кто сумел удачно самопродаться.

Странно: очень редко где в мире восстания рабов приводили к победе. Рабство отменяли не рабы, а рабовладельцы. Именно им — «владельцам» — оно сильнее всего жить мешало? А вот нормальные люди очень даже просятся. Для них отдаться в рабство — счастье.

— Значится так. Люди из рода лося. Вы принимаете… мой закон, мою веру и мой язык.

Ваня! Что ты за хрень несёшь?! Закона ещё нет! От нынешнего «Закона Русскаго» — тебя воротит. Действующая «Русская Правда»… — забить, забыть и заплакать. Грядущая «Всеволожская правда» — только в черновиках. Какой «мой закон»?!

«Моя вера» — факеншит трижды и впоперёк! Ты ж — скептик-циник-параноик! Эгоист-пофигист! Закоренелый атеист-материалист-безбожник! Скормить диалектический материализм этим людям… Они же свихнутся! У нас и в 20 веке от этого мозги в трубочку сворачивались и паром посвистывали. Как чайники на плите.

Язык… Господи, какой у меня тут «мой язык»?! «Мой язык» остался там, в СССР, в эпохе «стагнации и загнивания»! Где было три балла «по русишу» и довольно! Здесь помесь нескольких славянских суржиков с примесью угро-финских разноплеменных диалектов.

Что имею, тем и… и — имею. Другого-то всё равно нет.

— Два года вы работаете на меня. На моём корме, то, так и там, где я укажу. Через два года сдаёте… э-э-э… (как сказать по-русски «экзамен на гражданство»? Они ж только — «на» — и поймут!) проверку на доброе… э-э-э… людство. Принимаете присягу. И становитесь вольными людьми. Моими вольными людьми.