Валерий Заворотный - Кухтик, или История одной аномалии

Он почувствовал, что в комнате становится душновато.

- Чего-о-о-о?! - повторил ему в ответ тот же голос.

Голос принадлежал кому-то из сидящих в заднем ряду. Кому именно, старшина не успел заметить. Да сейчас это было и не важно. Важно было "удержать ситуацию под контролем", как выразился капитан, инструктируя его перед встречей с "дедами".

"Сам бы попробовал!" - со злостью подумал Халява.

- И что же будет? - наивно спросил с передней скамейки рядовой Кухтик, который вопросов обычно не задавал и которого в данный момент можно было не опасаться.

- Так я ж вас для этого и собрал, - схватился за спасательный круг старшина и продолжил, обращаясь непосредственно к Кухтику: - Мы ж сами понимаем, что дело сложное. И навстречу, как говорится, пойти готовы... Чтобы, как говорится, не обострять...

- Так чего с дембелем?.. С дембелем-то чего? - враз выкрикнули несколько "дедов".

- Ну, так я ж сказал. Навстречу пойдем, - произнес Халява, вновь обретая зыбкую почву под ногами. - Мы тут посоветовались и, стало быть, такое решение приняли. Приказ, значит, не велит всех сразу отпускать. А только чтоб понемногу, значит. Постепенно. Чтоб на боевых постах молодняком заменять по мере подготовки. Потому как - обстановка сложная. Контингенту не хватает...

- Да хрен с ней, с обстановкой, - донесся тот же голос из заднего ряда. - С нами-то чего будет?

- С вами вот чего будет. Каждый месяц по пять человек отпускать разрешено. Пока молодняк, стало быть, подготовится.

Он кашлянул и для солидности добавил:

- Генерал разрешил. Согласно приказу.

У старшины в кармане лежал составленный им список "дедов" и очередность их увольнения. Но он понял, что оглашать сейчас этот список значит заварить кашу. Расхлебывать её в одиночку ему не хотелось.

- Со списком и с порядком увольнения ознакомитесь у капитана, - сказал Халява и, стараясь не выказывать излишней поспешности, направился к выходу.

На бумажке, лежавшей в кармане старшины, были перечислены фамилии всех отслуживших свой срок и подлежащих увольнению. Фамилия Кухтика стояла в этом списке последней...

Потянулись месяцы ожидания.

Каждый день сорок пять расхристанных "дедов" слонялись по плацу, курили возле казармы, лениво дрессировали салаг или просто лежали на двухъярусных койках, изнывая от тоски. Вопрос о том, как занять их хоть каким-то полезным делом, постоянно мучил Халяву. Приказать "дедам" копать канаву, с тем чтобы потом засыпать её (что обычно практиковалось в отношении новобранцев), было невозможно. Это грозило полным разложением молодняка. Да и не стал бы никто из "дедов" выполнять такой приказ. Они б ему накопали!

Поразмыслив немного и посоветовавшись с капитаном, старшина решил оставить все как есть. Решение оказалось разумным. Конечно, время от времени возникали мелкие конфликты с обалдевающими от безделья "дедами", но в общем ситуацию удавалось держать под контролем.

Каждый месяц очередная пятерка дембелей навсегда покидала казарму, устроив перед тем небольшую (и - по договоренности со старшиной - не на глазах у молодняка) "отвальную" пьянку. Прочие оставались ждать своего часа. Об "особом распоряжении", после которого можно было бы отпустить разом всех оставшихся дембелей, никто уже и не вспоминал.

Лишь один Кухтик точно знал, когда придет такое распоряжение.

Как-то однажды, сидя на скамейке перед казармой и тоскливо глядя в хмурое осеннее небо, Кухтик услышал за своей спиной:

- Ну что, все сидишь? Хреновы наши дела. Будем теперь до весны кукарекать.

Кухтик оглянулся и увидел подле себя собрата по несчастью - дембеля из своего взвода. Тот тоже числился в конце списка.

- Угу, - ответил Кухтик. - Только весной не отпустят. До лета придется ждать.

- Не, весной. Точно - весной, - сказал собрат, присаживаясь рядом.

- Наш срок - летом. Я месяцы посчитал, - печально произнес Кухтик, который каждый месяц процарапывал гвоздем на обратной стороне ремня очередную насечку.

- А я тебе говорю - весной. У меня точная примета есть.

- Что ещё за примета? - Кухтик недоверчиво посмотрел на соседа.

- А такая вот... - Сосед пододвинулся к нему поближе. - Братишку моего тоже мурыжили перед дембелем, а потом враз отпустили. Аккурат после того, как Первый Предводитель окочурился. Помнишь? Тебя ещё тогда в клуб гоняли портрет сымать.

- Ну и что? - спросил Кухтик, не понимая, куда клонит его собеседник.

- Как что? И нас сразу отпустят, как только этот, нынешний, копыта отбросит.

Сосед наклонился к Кухтику и, понизив голос, сообщил:

- А этот к весне помрет. Точно. Я вчера по телевизору его смотрел. Он едва пасть разевает. Его под руки два хмыря вели. Плох совсем. К весне перекинется. Помяни мое слово.

Кухтик, озадаченный таким поворотом дела, задумался, обернулся в сторону клуба и внимательно посмотрел на портрет Третьего Предводителя, висевший над входом. На портрете Предводитель выглядел совсем неплохо. Розовый румянец на его щеках не предвещал близкого дембеля.

- С чего ты взял, что он помрет? - спросил Кухтик.

- Да говорю тебе - помрет. Хошь, спорнем? На бутылку? Вот увидишь весной перекинется. Портрет сымут и - домой!

Кухтик не стал спорить со своим соседом, но с этого дня тоскливая дембельская жизнь его приобрела хоть какой-то смысл. Каждое утро он начинал с того, что подходил к окну казармы и смотрел, висит ли ещё над входом в клуб портрет Предводителя. По вечерам он теперь регулярно усаживался перед телевизором. Дождавшись, когда на экране появится интересующее его лицо, Кухтик внимательно вглядывался в него. Конечно, Предводитель на экране несколько отличался от Предводителя на портрете, и двигался он не совсем уверенно. Но все-таки кое-как двигался. И даже иногда что-то говорил. Хотя внимательный Кухтик отметил, что все чаще вместо голоса Предводителя стал звучать голос диктора, сообщавший зрителям, что именно сказал Предводитель и что он имел в виду.

Так продолжалось всю зиму.

Когда морозы кончились и серый асфальтовый плац снова показался из-под снега, Кухтик совсем загрустил. Сидя вечерами перед надоевшим ему телевизором, он заметил, что Предводитель стал вы-глядеть намного бодрее. Показывали его теперь, правда, реже, но передвигался он явно лучше. Это не прибавляло Кухтику оптимизма. Мечта о скором дембеле становилась все призрачнее.

И вдруг...

В одно прекрасное утро, когда Кухтик встал и, как обычно, подошел к окну, его взору предстала чудесная, незабываемая картина.

Плац был на месте. Скамейка подле казармы была на месте. Зеленый обшарпанный клуб был на месте. Но портрета над клубом не было.

Кухтик подпрыгнул и громко захохотал. Впервые за все три года службы.

Испуганные салаги шарахнулись от него в стороны.