Наталья Караванова - Кэтрин рисует мир

Струны осеннего света пронизывали сквер, на легком ветру шевелились рыжие листья, было тихо, спокойно. Давняя война не затронула разбитый асфальт и два ряда старых кленов вдоль него. Словно затаился здесь островок прежней жизни.

Сотня метров влево, и начнется изрытая, опаленная земля, которую жители окраин емко называют «ямами». Когда-то там находились продовольственные склады: высоченные разноцветные коробки, пестрящие рекламой, а под ними – еще несколько подземных этажей. После бомбежек от легких наземных построек ничего не осталось. А вот внизу ловкий и рисковый человек может добыть много всего интересного. Если повезет. В ямы одному ходить опасно. Да и не одному тоже.

В начале лета Кэтрин об этом еще не знала.

Если пойти в другую сторону, то рано или поздно придешь к трамвайному депо, где сейчас, по слухам, обитает банда мародеров. Они не очень опасны. То есть опасны, конечно, для одинокого и не вооруженного путника. Но город и вообще-то не то место, где можно беззаботно гулять.

Девушка понадежней перехватила ружье отца Николая. Рука успела немного затечь, но это еще не повод отложить оружие. Мало ли что сквер кажется пустым и тихим. Спокойствие, полное переливчатого осеннего света, вещь слишком ненадежная и хрупкая.

Настоящего города отсюда не видно. Он прячется за пестрыми кронами, за склоном холма. Город – это пустые коробки домов, на северной окраине разрушенные почти до основания. Говорят, там когда-то стояла батарея сто восемнадцатого заградительного полка. Говорят, тоннельщики торопили с выводом войск, и все происходило в большой спешке, и люди уходили, побросав все, даже самые нужные вещи. А на окраинах стреляли, и кто-то грабил магазины. А наблюдатели-аралейцы взяли город в плотное кольцо и открывали огонь по всем, кому придет в голову уходить не через порталы, а, например, в горы. Или в еще за месяц до того опустевшие сельскохозяйственные поселки. Впрочем, это говорил Дир, а он не мог знать точно. Он тогда тоже еще не родился.

Кэтрин подставила лицо теплому осеннему солнцу, вдохнула глубже горьковатый воздух.

Город – далеко. За сквером, за бывшим стадионом и яблоневым садом. Сквер – единственное место, где она могла представить, что никакой Изоляции еще не было, и она живет в нормальном мире. В том, который помнит отец Николай и о котором так любил читать Дир. Дир с азартом искал в развалинах старые книги и журналы и потом часами сидел над ними, словно это какие сокровища.

Чтобы не стоять на виду, она укрылась за развалинами трансформаторной будки. Тени от липовых крон скользили по разбитым кирпичам, по остаткам какой-то красной надписи. В эту часть сквера никто не ходит – незачем. Все, кто идет к ямам, предпочитают короткую дорогу.

Словно наперекор этой мысли, совсем рядом, наверное за будкой, отчетливо зазвучали шаги. Кэтрин прикусила губу и осторожно сняла ружье с предохранителя. Отец Николай двигается неслышно. А тут шаги сопровождались шарканьем, глухим позвякиванием, бормотанием.

Осторожно добралась до угла, выглянула. Нелепо одетый старик брел по аллее, изредка опираясь на сучковатую палку. Звенели кусочки металла, щедро нашитые на его обтрепанную хламиду. Кэт распознала несколько ложек и вилок, обрывки цепей, очень большие гвозди. На шее вместо бус висела веревка с прищепками, между которыми красовались белые черепа каких-то мелких животных или птиц. Серые нечесаные патлы спадали на это украшение, придавая старику вид мрачный и грозный.

Можно выдохнуть. Кэт его знала – не лично, а по слухам. Этот сумасшедший обитает в городе со времен Изоляции, его многие видели. Он не умеет разговаривать и никому еще не причинил никакого зла. Кэт пожалела, что у нее нет с собой карандаша и хотя бы маленького обрывка бумаги. Впрочем, она все равно не успела бы сделать набросок. Старик свернул с тропы, и позвякивание постепенно стихло за густыми зарослями сухостоя.

Она поправила рыжую прядь, выбившуюся из-под берета. Волосы давно следовало подстричь, об этом и батюшка напоминал уже, но ей было жалко. Она считала себя дурнушкой. Конопатая, щербатая, бровей почти не видно. И это – женское лицо? А вот волосы – густые и волнистые. Единственная красивая черта, которой ее наделила природа.

Девушка нахмурилась: скоро закат, до убежища топать и топать, а от батюшки – ни слуху ни духу. Застрял он в этих ямах? Сначала Дир ушел и не вернулся, теперь он… и что делать, если он так и не придет?

Путь по сумеречным пустым улицам в одиночку вдруг представился ощутимой реальностью. Идти одной мимо старого депо, мимо полуразрушенных деревянных хибар, в которых неизвестно кто может водиться. Крысы, собаки, люди, которые бывают похуже крыс и собак. Ружье при таком раскладе ничего не решает. Тем более пользоваться она им умеет плохо. Батюшка показывал, куда смотреть и на что нажимать. Вот только патронов мало, не потренируешься. Да и если дойдет…

Что потом? Кэт, конечно, не бросит Анджея, Птенца и Сойку. Но вот смогут ли они пережить зиму? Джей старший, конечно. Но он слабый. Часто болеет. И со зрением у него проблемы.

Да, людей в городе мало, и жителям окраин делить нечего. Но если повторится прошлая зима, холодней которой Кэт не помнила, то справиться будет трудно. И под землю за продовольствием придется ходить уже ей одной.

Отец Николай появился неслышно, словно призрак. Просто вышел из-за стволов шагах в десяти от Кэтрин. Бросил на влажный растрескавшийся асфальт рюкзак, на этот раз наполовину заполненный чем-то, угловато распирающим ветхую ткань. На его спине висел еще один рюкзак, побольше, и набитый доверху.

Подмигнул девушке:

– Бог милостив. Этого запаса нам на пару неделек должно хватить… ну, что, Катерина, отдохнем да потёкали?

Она улыбнулась. У отца Николая была забавная речь, густая курчавая борода и гулкий голос. И еще от него веяло силой. Уверенностью. Хотя веяло – это неправильное слово. Если бы у нее была возможность, она нарисовала бы священника таким, каким видела «по-настоящему»: человеком в белой рубахе, на холме возле огромного дуба. Там у него было бы немного другое лицо. Может быть, моложе, а может, мягче.

– Испугалась?

– Нет. Вы же знаете, мне нельзя бояться.

– Ну, мало ли кому что нельзя… мне тоже много чего нельзя…

– Здесь не страшно. Я люблю старый сквер, потому что он никому не нужен.

– Потому что здесь безопасно.

– Нет. Как вы не понимаете? Я уже сто раз объясняла. Он никому не нужен. Он сам по себе такой. Спокойный. Без связи с тем, как я себя в нем ощущаю.

Отец Николай пожал плечами, с наслаждением потянулся и зачем-то полез в рюкзак. Кэт сказала его затылку: