Александр Мирер - Дом скитальцев (сборник)

Степка сказал:

– Может, все-таки шпионы?

Сур промолчал, но докторша презрительно махнула рукой:

– В Тугарине шпионы? Брось это, следопыт… Секрет приготовления кефира и реле зажигания для «запорожцев»! Брось… У меня такое вертится в голове… – отнеслась она к Суру, но Степан не унимался.

– Дьявольщина? – спросил он.

Докторша серьезно ответила:

– Это бы полбеды, потому что черти – простые существа. Их обыкновенным крестным знамением можно спровадить. Как действует это оружие?

– Что такое «крестное знамение»? – спросил Степка шепотом.

Я ответил, что не знаю, а Сур в это время говорил, что не может судить об этом оружии – о бластере то есть, – так как за долю секунды, пока оно работало, ничего нельзя было понять.

– В конце концов, не важно, как оно действует, – сказала Анна Егоровна. – Мне что важно: форма очень уж странная. Смоделировано отнюдь не под человеческую кисть. Простая палка. Ни ручки, ни приклада… Антабок этих ваших нету, придела.

– Анна Егоровна, – сказал Сур, – именно на эти странности я вам и указывал в начале разговора.

– Вы думаете… – сказала она.

Сур кивнул несколько раз. Теперь я не выдержал и влез в разговор:

– Марсианское оружие бластер! Видели, как пыхнуло? Аннигиляционный разряд, вот что!

– Ну, пусть марсианское, – сказала она. – Я не люблю оружия, следопыты. Слишком хорошо знаю, как плохо оно соотносится с человеческим организмом. Товарищ Габриэлян, я хотела бы забрать этот властер с собой, в район. Для убедительности. Да и одного из мальчиков. Лучше этого. – Она показала на меня. – Второй пригодится здесь, вы совсем задыхаетесь. Властер придумали!..

– Бластер, – поправил я.

– Бластер, властер… – проворчала Анна Егоровна. – Пакость! Что-то у меня было противоастматическое, для инъекций…

Она нагнулась к своему чемоданчику, откинула крышку. Сур рассматривал бластер, направив его кристалл в потолок. Вдруг докторша тихо проговорила: «Ого!» – очутилась около Рубченко, тронула его веко и молниеносно нагнулась к груди. Мы вскочили. Анна Егоровна тоже встала. Лицо у нее было красное, а глаза сузились. Она сказала:

– Сердце бьется нормально. Он ожил.

Ну, это было чересчур… Ожил! Степа и тот попятился в угол, а у Сурена Давидовича начался сердечный приступ. Анна Егоровна «вкатила ему слоновую дозу анальгина», потом занялась «бывшим покойником» – это все ее выражения, конечно. Движения у нее стали быстрые, злые, а голос совершенно хриплый и басистый. Раз-раз! – она выслушивала, выстукивала, измеряла, а бедный Сур смотрел изумленно-радостными глазами из-под бинтов. Вот уж было зрелище! А время только подбиралось к двенадцати, понимаете? За четыре часа разных событий накопилось больше, чем за двадцать шесть лет – столько мы со Степаном вдвоем всего прожили. Едва Сур немного оправился, докторша приказала запаковать бластер для дороги. Я принес из мастерской футляр для чертежей, забытый кем-то из студентов, – коричневая труба такая разъемная и с ручкой сбоку. Сур обмотал бластер ветошью, опустил его в трубу, плотно набил ветошью, как пыж, поверх бластера и закрыл крышку. Она была свободная – Сур подмотал лист бумаги. Мы помогали. Докторша в это время еще возилась с Павлом Остаповичем. Ему тоже забинтовала голову; бинтов пошло меньше, чем на голову Сурена Давидовича. Оказывается, ухо забинтовать труднее, чем лоб с затылком.

– Ну, я готова, – сказала Анна Егоровна. – Раненому ухода не требуется. – Она посмотрела на Степкино лицо и пробасила: – Дьявольщина! На выходном отверстии уже соединительная ткань.

Для нас это была китайская грамота. Сур спросил:

– Доктор, вы не ошибались, когда установили… гм…

– Смерть? Голубчик, это входит в мой круг специфических навыков. – Она язвительно ухмыльнулась. – Но предположим, я ошибалась. Бывает. А вот чего не бывает : за сорок минут, прошедших от одного осмотра до другого, свежая рана приобрела вид заживающей, трехдневной давности. Поняли?

– Нет, – сказал Сурен Давидович.

– Признаюсь, и для меня сие непонятно. Да, вот еще, посмотрите…

Мы придвинули головы. На клочке марли докторша держала овальный кусочек такого же материала, из которого был сделан бластер. Серый с зеленым отливом или зеленый с серым – он все время менялся и был похож на травяного слизняка.

– Это было прикреплено к твердому нёбу раненого, вдоль.

– Как прикреплено? Боже мой!.. – простонал Сур.

– На присоске. У вас найдется коробочка?

Степка нырнул под стол, выудил пустую коробочку из-под мелкокалиберных патронов. «Слизняк», положенный на дно, сразу прихватился к нему – прилип.

– Опля! – сказала Анна Егоровна. – Класть в вату не требуется. Прячь в карман, Алеша. Через пять минут я подгоню машину.

Я спрятал «слизняк» в карман. Докторша пожала руку Сурену Давидовичу:

– Ну, держитесь. Учтите, спустя полчаса он может и подняться. Честь имею…

– Какая женщина! – потрясенно сказал Сур. – Гвардейцы, вы познакомились с русской Жанной д’Арк!

В этот момент на меня накатило. Если с вами не случается, так вы и не поймете, как накатывает страх в самое неподходящее и неожиданное время. До пятидесяти пяти минут двенадцатого я не боялся, а тут меня затошнило даже. Мы со Степаном привыкли всегда быть вместе. И вдруг – уезжать. Я сказал:

– Не поеду никуда.

– Вот еще какой! – сказал Степка.

– Почему я должен ехать? Я останусь с Суреном Давидовичем!

– Ты лучше расскажешь, у тебя язык хорошо подвешен, – уговаривал Сур.

– У всех подвешен! – отругивался я. – Не поеду!

– Боевой приказ, – сказал Сур. – Выполняй без рассуждений.

Я вздрогнул. У моей ноги заговорил очень тихий, очень отчетливый голосок: «Пятиугольник-двести! Вернись к „посреднику“». Пауза. Потом снова: «Пятиугольник-двести! Вернись к „посреднику“».

Степка зашипел:

– Рация. Понял? Федька с поляны докладывал. Понял? Опять геометрия – пятиугольники!

Я выудил эту штуку из кармана. Она пищала: «Пятиугольник-двести, отвечай». И сейчас же на полтона ниже: «Пятиугольник, говорит Угол третий. Я иду к тебе».

– Киселев, – с тоской произнес Сур. – Ну ладно, Киселев…

Его обмякшая фигура вдруг распрямилась. Он выдернул из шкафа боевой пистолет Макарова, сунул за пазуху, запер шкаф, оттиснул печать на дверце, ключи бросил Степке, выхватил у меня «слизняк» и переложил его в железную коробочку из-под печати, сунул ее в мой нагрудный карманчик и рявкнул еще неслыханным нами голосом:

– Алексей! Бегом! Перехвати доктора у гаража, сюда не возвращаться! Степан! Наблюдать снаружи, не вязаться! Марш!

Он, задыхаясь, протащил нас по коридору, выкинул наружу и захлопнул дверь. У меня в руках был бластер в чехле для чертежей.