Александр Мирер - Дом скитальцев (сборник)

Я не мог отвести глаз от Сура и не понимал, куда Степка показывает. Он за плечи повернул меня к столу.

Там лежал поразительный предмет. Он был ни на что не похож. С первого взгляда он смахивал на стальную палку, но стоило секунду приглядеться, чтобы понять – эта штука не стальная, и даже не металлическая, и не папка уж наверняка. Даже не круглая. Овальная? Нет, бугристая, будто ее мяли пальцами. Зеленовато-блестящая. На одном конце был черный, очень блестящий кристалл, а у другого конца выступали две пластинки вроде двух плавников. Несколько секунд я думал, что это сушеный кальмар – пластинки были похожи на хвост кальмара или каракатицы. В длину штука имела сантиметров тридцать.

– Видел? Это бластер, – прошептал Степа.

У меня совсем ослабели ноги. Бластер! В некоторых фантастических рассказах так называются ружья, стреляющие антиматерией или лучевые. В рассказах, понимаете? Но мы-то были не в рассказе, а в доме три по улице Героев Революции, в подвальном этаже, переделанном под тир. И здесь, на столе оружейной кладовой, вдруг оказался бластер, который принес под пиджаком капитан Рубченко, заместитель начальника милиции.

Я поверил сразу – бластер настоящий. Степка прав. В косом свете бластер отливал то зеленым, то серым, волчьим цветом. Он был абсолютно ни на что не похож. Теперь я понял, что за пламя ширкало, почему в бетонной стене выжжено углубление размером с голову и, главное, почему выстрелил Сурен Давидович.

Я держался за край стола. Ох, слишком многое случилось за одно утро – и конца событий не было видно!

И еще оставалось тело Рубченко на кровати.

Мне было страшно заговорить, взять в руки бластер, взглянуть на Сурена Давидовича. Степка же был не таков. Он потрогал бластер и сказал нарочито громко:

– Совершенно холодный!

Сур услышал и обернулся. Ох, вспомню я эту картину… Как он смотрит коричневыми яростными глазами на разорение, на дрожащего Верку, на винтовки, валяющиеся в лужах, и на бластер… Он посмотрел и внезапно заметался, открыл железный шкаф с оружием и быстро-быстро стал запихивать в него винтовки. Потянулся к бластеру – Степка перехватил его руку.

– Это спуск, Сурен Давидович, эти вот крылышки.

Сур начал крепко тереть виски. Тер со злостью, долго. Потом проговорил:

– Конечно спуск. Вот именно… Где шнурок?

Степка показал пальцем – на полу, а я поднял. Черный шнурок от ботинок, вернее, два шнурка, связанные вместе. Все четыре наконечника были целы, торчали на узлах.

– Понимаю, – сказал Сур. – Брезгуешь… – Принял у меня шнурок, положил в шкаф. – Напрасно все-таки брезгуешь, Степан.

– Он предатель, – сказал Степка, показывая на Рубченко, – а вы его жалеете!

Я вздрогнул – рядом со мною закричал Верка:

– Врешь! Дядя Павел – папин друг, а не предатель, врешь!

– Так, мой мальчик… Степан, слушай меня: если Павел Рубченко – предатель, то и я предатель. Таких людей, как он… – Сур закашлялся. – Он не только честный воин. Не только храбрый и добрый человек. На моих глазах он двадцать лет проработал в милиции. И на фронте. И всегда был настоящим рыцарем…

Степка молчал. Трудно было не согласиться – такой человек на виду, как в стеклянной будке. Зато Сур очнулся от своего отчаяния и продолжал говорить:

– Мы потеряли много времени… Необходим врач. Кто позвонит в скорую помощь? Ты, Лешик? Придержите дверь. – Он осторожно поднял бластер и перенес в шкаф. Запер на два оборота. – Ах, Остапович!.. Ах, Остапович!.. Лучше бы… – Он осекся.

Я знал почему. Он сто раз дал бы себя сжечь этим бластером, лишь бы не стрелять в друга. Он выстрелил, спасая нас.

И, посмотрев на нас, он подобрался, тряхнул головой, стал по виду прежним, даже погладил Верку, как всегда, от носа к затылку.

– Да, тяжелое положение… В скорую нельзя обращаться. Степа, Алеша! Загляните в четвертый подъезд, квартира шестьдесят один. Доктор Анна Георгиевна… Пригласите ее сюда. Что сказать? У нас раненый.

Мы побежали. Степка на ходу сказал:

– Правильный приказ.

– Почему? – спросил я.

Он ответил:

– А вдруг эти уже на скорую пробрались?

– Кто – эти?

– С бластерами.

– А зачем им пробираться?

Степка только свистнул. Тогда я возразил:

– Доктор Анна Георгиевна тоже могла пробраться.

– Чудной… – пропыхтел Степка. – Она же пенсионерка, дома принимает. Видишь табличку?

Я видел. Квартира 61, медная яркая табличка: «Доктор А. Е. Владимирская».

Степан позвонил и вдруг сказал свистящим шепотом:

– Он меня было… того. Рубченко ваш…

– Он же не в тебя стрелял – в Сура!

– Да нет, – прошептал Степка, – не из бластера. Он так… Глазами, что ли. Я будто помер на полсекунды.

– Ой, а меня… – заторопился я, но тут дверь отворилась и из темной прихожей спросили:

– Ко мне?

Я ответил, что к доктору и что в тире лежит раненый.

– Сейчас, ждите здесь, – сказал голос, как мне показалось, мужской.

В прихожей зажегся свет. Мы вошли, но там уже никого не оказалось. Будто с нами разговаривали здоровенные часы, которые стучали напротив двери. Потрясающие часы! Выше моего роста, с тремя гирями, начищенными ярче дверной таблички. Часы тут же проиграли мелодию колокольчиками и стали бить густым тройным звоном – одиннадцать часов. Я охнул, потому что все началось ровно в половине девятого, всего два с половиной часа назад. В школе прошло три урока – и столько всего сразу! И Верка еще. А Верка очень нежный и доверчивый. Позавчера подошел к милиционеру и спросил: «Дядь, почему вам не дают драчных дубинок?..»

Зазвенело стекло. Кто-то запричитал тонким, старушечьим голосом. Резко распахнув дверь, в прихожую выскочила женщина в белом халате, с чемоданчиком, совершенно седая. Она стремительно оглядела нас синими эмалевыми глазами. Спросила басом:

– Раненый в тире? – и уже была на лестнице.

А мы едва поспевали за ней. Вот так пенсионерка! Из квартиры пищали: «Егоровна!» – она молча неслась вниз по лестнице, потом по дорожке вдоль дома и по четырем ступенькам в подвал. Степка забежал вперед, распахнул дверь и повел докторшу по коридору в кладовую.

Сурен Давидович был в кладовой наедине с Рубченко. Стоял, прислонившись к шкафу, и хрипел астматолом. Когда мы вошли, он поклонился и проговорил:

– Здравствуйте, Анна Георгиевна. Вот… – Он показал на койку.

– Вижу. Меня зовут Анна Егоровна… Ого! Детей – за дверь.

– Я расстегнул рубашку, – сказал Сур.

Она достала стетоскоп из чемоданчика. Мы, конечно, остались в комнате, в дальнем углу, под огнетушителями. Анна Егоровна что-то делала со стетоскопом, вздыхала, потом стукнула наконечником и бросила прибор в чемоданчик.

– Давно произошел несчастный случай?