Роман Корнеев - Кандидат. Избранный. Книга первая

Очередной кувырок пространства бросил его к сестре, Рэдди ухватился за её руку, как за перст судьбы, путеводную нить в этом внезапно сошедшем с ума мире. Успокоиться. Так нельзя… так нельзя…

– Рэдди, их ищут, ещё есть надежда, мы должны верить, что всё будет в порядке.

Да, да, он должен, единственное, что он должен. Рэдди в свои восемнадцать лет считал себя «взрослым», он не мог, никак не мог сейчас отойти от этого своего долга до самого конца.

И действительно, смерть. В этом мире, где человек живёт в своё удовольствие, сколько пожелает? Где все пути и все призвания одинаково достижимы, и где все препятствия если и доставляют трудности, то лишь временные, приносящие удовольствие отважному покорителю вершин! Невозможно. Немыслимо.

Ведь смерть, это навсегда. Пугающее слово для молодого человека, задолго до этого смирившегося с мыслью, что это самое «всегда» может быть связано лишь с неизмеримым океаном возможностей и дорог в Галактике тех времён. Всегда – вперёд. Всегда – искать и всегда – находить.

Но никак не – терять.

Они с сестрой просидели на неубранной кровати перед пустой панелью инфора почти двое суток. И лишь потом им сообщили какие-то безжалостные люди из спасательной службы, что «трое ребят сильно облучились, но тела удалось извлечь». Сестра вступила с ними в непонятные Рэдди пререкания, из которых, впоследствии выяснилось, что увидеть родителей перед кремацией они не смогут, этого мы вам разрешить не можем.

Потом всё было, как в тумане, неделю или больше, но всё же те дни Рэдди помнил гораздо отчётливее.

Парень был скорее похож на собственный труп, нежели на того розовощёкого удальца, что ставил рекорды по скорости реакции на соревнованиях Полиса. Все обязанности по организации кремации фактически легли на хрупкие плечи Эстрельдис. Та буквально разрывалась между неизбежными формальностями и не выходящим из состояния полного ступора Рэдди. Что её только и поддерживало в те страшные дни, так это помощь и искренне сочувствие ближайших родственников знакомых семьи. И, конечно же, забота о брате.

Рэдди нуждался в её заботе и ласке больше, чем она, такая взрослая, и самоотверженности Эстры не было предела, последние почести родителям, неизбежные разговоры с родственниками, и надрывные фразы «не трогайте его, пожалуйста». Она помогла ему это пережить, он отчётливо понимал, что собственным будущим душевным спокойствием обязан ей…

Прошло несколько месяцев, всё устоялось, частью переболело, но Рэдди так и не смог забыть роли сестры во всём этом, единый взгляд, брошенный на неё, повергал его в новый океан горечи и тоски. Она для него стала символом. А от символа можно избавиться, только расставшись с ним.

Несмотря ни на что, понимая, что он показывает себя безжалостным самовлюблённым кретином, Рэдди не мог отделаться от этой мысли. Сестра ему напоминала родителей. А это было настолько невыносимо больно, что ни стерпеть, ни промолчать.

Как только выдалась такая возможность, он ушёл из отцовского «семейного склепа», живя понемножку то у друзей, то где придётся. Потом началась его курсантская жизнь. Корпус Обороны дал ему то успокоение, которого Рэдди так долго ждал.

Сестра же… он даже не мог вспомнить, сколько её не видел, по недостоверной информации общих знакомых она продолжала жить в старом доме, жила там одна и никого, как кажется, не принимала. Затворничество это принималось так же благосклонно, как и его, Рэдди, веселье и гулянки.

Каждому своё, разумно постановило общество и оставило их с сестрой в покое.

Однако, шли годы, Рэдди уже Галактика знает сколько времени обдумывал идею всё-таки проведать сестру, поговорить с ней, спросить, как у неё дела, чем она живёт… Идеи продолжали оставаться идеями.

Странности.

Рэдди всегда считал себя человеком достаточно гибким, способным приспособиться к той манере общения, которую от него ожидает собеседник. Он даже зачастую как бы начинал играть словами, подталкивая того на откровенность, волевым, осознанным усилием создавая вокруг атмосферу дружелюбия и уюта, ведя линию диалога таким образом, чтобы максимально почерпнуть для себя всё то хорошее, что есть в человеке. Чтобы дать и ему что-то в ответ.

Таланты эти Рэдди заметил у себя довольно давно, и применять их при необходимости не стеснялся, совершенно не связывая со своими прочими странностями, поскольку всегда и везде он оставался искренним, не мысля даже, что можно нанести человеку даже нечаянный вред. Такого он не допускал никогда.

В Галактике, да и здесь, на Пентарре, ему встречалось множество людей, самых разных, порою – странных, временами – самых обыкновенных, и всегда он мог найти с ними общий язык. И вот, впервые за всё время, нашёлся собеседник, который ставил Рэдди в тупик.

Каждым своим шагом.

Стоило ему лишь на мгновение зацепиться за раскручивающуюся нить беседы, как тут же его хвалёная концентрация давала сбой, словно сердце на миг замирало, и снова – неведение. Рэдди качал головой, полностью сбитый с толку. Он не понимал.

Странная девушка.

Началось с того, что Оля долгое время не могла найти в доме стулья.

Чего проще обойти все комнаты, где-нибудь они должны быть, благо места, куда они могли бы нежданно кануть, в идеально убранном доме не было.

Они ходили кругами.

Туда и сюда, возвращаясь на одно и тоже место по сто раз, но не находя злосчастной мебели.

– Слушай, Рэдди, а, может, я их выкинула?

– Куда? – не понял он.

– На улицу. Ну, в окно, например.

В одном из дальних, явно нежилых помещений были обнаружены два сильно запылённых кресла. При общей болезненно-идеальной чистоте в доме это выглядело странным. Пока гном приводил их в более приличный вид, Оля задумчиво следила за его движениями, невпопад отвечая на попытки Рэдди продолжить начатый было разговор.

Когда механизм деловито заурчал и исчез куда-то по своим делам, ему вслед мелькнула ослепительная улыбка, это Оля поблагодарила гнома за работу. Рэдди придвинул кресла к небольшому столику, единственному подходящему для чаепития в этой комнате. Жестом предложил хозяйке присаживаться.

– А вот скажи мне, Рэдди, что такого заключается в порядке , почему люди его так любят?

Каков вопрос, таков и ответ, пробормотал про себя Рэдди.

– Как сказать… наверное, человек нуждается в своего рода символе постоянства окружающих его вещей и вообще, реальности самого его существования.

– Да, но он же понимает, что это всё – лишь символ, порядок, конечно, способен, в отличие от хаоса , внушить кое-какие успокоительные мысли, но он же всё равно слишком изменчив, он сам и наталкивает человека на осторожный интерес к этому самому хаосу . Туда, дескать, и катимся, что ж не поинтересоваться?