Вячеслав Дорошин - Наговорившись с тишиной… Избранное. Книга первая

Она прекрасна в этой грусти –
такой нечаянно святой…

Ах, мне познать её покой,
познать бы…
Но она не впустит…

Я лишь вспугну.

За тишиной
таится бесподобный мир –
счастливый, странный, молчаливый…

Её глаза…
Неуловимо во взгляде что-то…
что влечёт
к самой душе…
свеченью…
миру…

О, как она сейчас красива!
И мир красив вокруг неё…

…ужавшийся на островке
той осени, что отживает
неизлечимыми дождями…

А капли стынут на стекле…

К зиме…
Всё близится к зиме:
стремленья, мысли, блики, сути…
терзаний вечных суета…

И лишь запомнится она –
наипрекраснейшая в грусти…
В ненастный вечер.
У окна.

Приходящая ты…
Уходящая…
Как назвать, тебя, робко светящую?

Зацелована ветром
и…
осенью.
Веришь в небо – высокое, с просинью.
Закрываешь глаза от бессилия.
А глаза-то…
бездонно красивые!

Пальцы тонкие.
Вовсе не ломкие.
Привязали
как будто верёвками
к этой нежности да незавещанной.

Слишком горько любить эту женщину.

Слишком сладко быть с ней – зачарованным.
Уготована ночь.
Да не поровну
разделить нашу жизнь по росиночкам…
Уходить ведь своею тропиночкой
в непорочное утро туманное…

Ты прости, что я пью тебя, славная…
Да глоточки мои не размерены.
По доверию всё,
по доверию.
Да по жажде, что не утоляема…

Замечаю, как ты вся измаяна…

Провожаю до двери-калиточки.
Ни слезиночки нет.
Ни слезиночки.

Лишь глаза твои – синие-синие…
Да тропинка, покрытая инеем…

Наверное, так просто написать
в твою до слёз доверчивую осень…

Запомнилось, как смотришь в небеса.
Задумчиво.
И откровенно
очень.
Запомнилось, как жмёшься ты к груди,
а я твоих волос вдыхаю запах.
И слов мне от волненья не найти…

Но ты же понимаешь всё.
Ведь правда?

Хорошая моя…
Ненастен день.
Из солнечных лучей, увы, не соткан.
Мне теплоты хватило бы твоей –
звучащей в тишине заветной ноткой…
Хватило бы молчания вдвоём
и пальцев чуть озябнувших сплетенья…
и тихого: «мы всё переживём…».

Ах, сколько же… той чистоты осенней!
в нас было…

…Также вертится земля.
И осень год от года только краше –
доверчивая, прежняя…
твоя…
не ставшая [по чьей-то воле] нашей…

Я не пишу.

Два поворота ключа.
И – захлестнувшая нежность.
То, что уже не сдержать,
то, что сильней наших «нет».

Сладкий духов аромат.
Сброшена на пол одежда.
И не затмит красоту даже погашенный свет.

Ты…
Многозвучье Тебя…

Времени неудержимость.
Сразу и не ощутишь неумолимость часов.

После…
Сто тысяч ночей, где ты мне даже не снилась.
И послевкусье тебя – с чьим-то на чашах весов…

Если я даже забыл, стены впитали твой запах.
Все отраженья твои память зеркал забрала.
Я беспристрастен уже…
Знаешь, а это ведь правда.
Хочется даже порой выбросить те зеркала.

…Два поворота ключа.
Дом принимает, как прежде.
Я для него всё, что есть,
даже когда сгоряча
хлопаю дверью, бегу от одиночества спешно…
Но возвращают домой
два поворота ключа…

Веришь? А я и не жду.
Сладостью самообмана
можно себя убедить, разубедившись во всём.

Два поворота ключа.
Сброшена на пол усталость.
Дальше что?

Здравствуй, Тоска,
мой захватившая дом…

Девочка Боль, помани к себе нежно.
Сладкая…
ты же бываешь такой.

Падаю в мир, что по-прежнему снежный.
И прикасаюсь к тебе, несвятой.

Девочка Боль, я не узнан, но принят.
Медленно-медленно тает твой яд.

Привкусом,
запахом,
соком полыни
ты оживаешь, впуская меня.

Нет, в нас – не кровь.
Безрассудство по венам.

Девочка Боль, я немел от потерь.

Лучше уж так – откровенно и смело,
нежели лбом да в закрытую дверь
не достучаться, весь свет проклиная…
Не отпустить от себя память нег…

Там, за порогом притихшего рая
снова на землю спускается снег…

Сладкая…
Я и не думал, как просто
можно тобою заласканным стать.

Горькая…
Всё-таки время смеётся…

…и не даёт
по чуть-чуть
отвыкать…

Папа и мама не любят друг друга…
Детское сердце вдруг сжалось в комочек.

Вроде бы дома тепло и уютно,
только душа согреваться не хочет.

Вроде бы вместе, да что-то неладно.
Взгляды…
Они выдают ненароком.
Даже без слов всё предельно понятно,
но ничего не изменишь упрёком.

Тихая ненависть бродит средь комнат.
Даже ночами дыхание – рядом.
Всё здесь живёт по её лишь законам,
всё лишь её здесь пропитано ядом.
Папа и мама не любят друг друга.
А ведь когда-то светились от счастья…

Осень.
И в доме – ненастное утро.
Завтрак невкусен.

– Так, всё, собирайся! –
мама торопит /опять недовольна/.
Папа весь мрачный /мрачней не найдёте/.
Манная каша влетает в «помойку».
– Больше не буду готовить – не жрёте!

Если бы,
если б всё в миг изменилось!
Крепко зажмурить глаза и представить:
папа и мама сдаются на милость
радости, что вооот такаааая большая!

Солнечным днём /не в промозглую слякоть/
с ними идти и держать их за ручки.
Больше не мучиться, больше не плакать,
не натыкаться на взгляды-колючки…

Что-то должно измениться…
/наверно/.
Всё же наивно ребёнка сердечко.

Любит он вас – тех, с которыми скверно.
Даже ТАКИХ любит он