Гавриил Данов - Панихида по Бездне

Останавливается. Голова покрывается рябью. Где-то среди этих шумных облаков возникает решение, к которому он прибегает чаще, чем хотел бы.

«Шкаф», – с облегчением звучит в мыслях.

Марионеткой разворачивается в воздухе. Едва касаясь пола, летит вдоль комнаты к громадному деревянному «медведю», скалящему ручки из темноты. Двери распахнулись, перед ним едва заметный лунный глянец мелкими бликами отражается в стекле. Он хватает первое, на что натыкаются его пальцы. Крышка слетает на пол, вырванная зубами. И вот уже невидимая жидкость льётся в пропасть. Секунда, две – и дно бутылки оголяется перед его глазами. Он не понимает. Не чувствует ни запаха, ни вкуса. Лишь горечь на языке. Загнанный ум выносит тревожное предположение.

«Уксус!»

Он отплёвывается, взаправду поверив, что достал из шкафа бутылку с уксусом. В голове не возникает даже тени здравой мысли. Он не понимает, что кладовому шкафу с кухни нечего делать в спальне. В гортань была опустошена бутылка рома, но тот не отозвался привычным следом на языке. Руки тянутся к лицу, ногтями врезаясь в кожу.

Алкоголь ударил в голову. Он стал трястись в жуткой лихорадке. Хочется кричать, но обожжённое горло не пропускает звук, лишь воздух и чудовищный, сдавленный скрип. Его трясёт, шатает, кидает в стороны и о стены. Он крутится вокруг себя, казалось, не видя пола, не видя ориентира в безумно хаотичном круговороте. Лицо скалится в пустоту, и всё тело накрывает спазмом.

Секунда, и он замер. Голова слетела вниз, на грудь. Глаза прекратили хаотичный ход и застыли, всматриваясь в бесконечную темноту сомкнутых век. Силы кончились, а вместе с ними и истерика. Немой памятник завис посреди комнаты. Недвижимо, подобно каменной глыбе. Он впустил в себя частичку воздуха и медленно повернулся. Шагнул вперёд к кровати, ещё раз. Подошёл вплотную, взял двумя ногтями одеяло и, волоча его вслед за собой, направился прочь из спальни. Мимо детской к лестнице. Медленно, едва касаясь ступеней, вниз. Вдоль коридора ко входной двери. На крыльцо.

Он закрывает дверь и проходит к своей кушетке, ни разу не взглянув на обжигающий небеса рассвет. Его внимание отвергает романтичную красоту впереди. Укутавшись в одеяло, он смирно прижимается к спинке лежака. Лёгкий морской ветерок колышет чёлку. Глаза медленно смыкаются, покоряясь непреодолимой силе бессонницы. Он полностью сдаётся, принимает истину, что сегодня ему не уснуть. Отдавшись на волю любому положению вещей, он расслабляется. Больше нет страха перед памятью, ведь от неё не убежать. Больше нет желания зацепиться за что-то на поверхности, ведь незачем цепляться. Больше нет рвущей голову изнутри мысли о вареве. Он распустил путы, он отдался течению, он уснул.

Здесь витал смрад. Рыбный смрад, что лезет в нос и остаётся ненавистным следом. Всё помещение помечено этой отвратительной, но привычной для Томаса гадостью. Вонь – часть его работы, и сам того не ведает, но совершенно точно догадывается: каждый сантиметр его тела пропитан этой режущей нос дрянью.

Несмотря на кажущуюся чистоту, атмосфера этого магазина невольно окунает в ненависть. И правда, неважно, как прелестно выглядит интерьер, если он пропитан помоями. Даже учитывая это допущение, проблем с посетителями тут не было, и совершенно точно в ближайшее время не могло быть. На весь злосчастный городок, а может и полуостров, это единственный рыбный магазин. Конечно, есть ещё ларьки да лавки, но это единственное «продвинутое» место, где можно купить рыбы. Под «продвинутым» подразумевается наличие холодильников. На фоне перебоев с электроснабжением длительностью в целые месяцы это заведение со своим генератором кажется оплотом богатства. Сами же холодильники довоенные, а значит, с трудом балансируют на грани поломки.

Девушка, хозяйка магазина, возится с крышкой четвёртого морозильника, три других уже были задействованы, о чём говорят пустые контейнеры у ног Томаса. Сам Томас стоит вполоборота к выходу с последним контейнером в руках и смотрит на вывеску соседствующего с заведением ларька.

Вполне обыденный, но концентрирующий на себе внимание. Старый и обветшалый, как его хозяйка, этот ларёк, судя по многочисленным ссадинам, доживает свой век. Вывеска с некогда синей, теперь же напоминающей ржаво голубую выцветшей краской громогласно гласила: «Свежие фрукты!» Одна из досок съехала, и теперь посреди этой печальной громогласности зияла щель, вид которой угнетал сильнее, чем вид этих самых свежих фруктов. Пожилая старушка с двумя ярко блестящими на неизвестно откуда взявшемся солнце (небо тут всегда пасмурное) спицами миролюбиво вяжет некое подобие носка или, быть может, шарфа.

– Грёбаная развалюха! – разливаясь усталой ненавистью, воскликнула девушка из-за стойки, явно имея в виду холодильник.

Не принимая во внимание возможность поставить контейнер на пол и помочь девушке, на что намекала сама девушка, Томас каменным взглядом упирается в громадную щель посреди вывески. Не сводит взгляда, будто хочет, чтобы та что-нибудь ему сказала своим полным занозами и коркой от краски ртом. Вот сейчас чуть дёрнется, чтобы обтряхнуть многолетнюю пыль, и прелестным сопрано пропоёт симфонию специально для Томаса.

– Ох… – едва слышно увенчал свои мысли бредом Томас.

– Простите, что? – показательно спросила девушка.

Томас чуть повернулся и с прикрытыми глазами отрицательно покачал головой. Всего мгновение, но его хватило, чтобы, обратно повернувшись, вздрогнуть от неожиданности. На вывеске сидела кошка. Бездвижная, замершая, подобно статуэтке. Казалось, моргнул – и вот она. Такое незначительное, но меж тем будоражащее событие. Внимание приковалось к существу, а вернее, к его пасти. Зажатое в челюсти кошки «что-то» прерывисто блестело. Так часто, точно светом пытались подать какой-то знак. Прищурившись, Томас углядел. Блестела чешуя на откушенной рыбьей голове. Существо с чёрной как смоль шерстью сидело, повернувшись в сторону рыбьего магазина. Кошка явно дожидалась внимания Томаса, потому что, после того как он, прищурившись, наклонился чуть вперёд, она показательно поднялась на все четыре лапы и, пройдясь вдоль вывески, разжала челюсть, выпустив рыбью голову. Та, пролетев вниз, упала в одну из корзин с фруктами.

Томас не отрываясь наблюдал за этим странным зрелищем. И вроде бы ничего прямо из ряда вон выходящего, но так нарочито показательно, будто действие на сцене, и теперь Томас ждал развязки. Он всматривался в тёмное существо, ожидая следующего действия, но кошка была непоколебима. Она смотрела своими, без сомнения, пылающими зелёным огнём, в этом Томас был уверен, глазами на человека с контейнером, ожидая ответа на такое некогда желанное им сопрано.