Александр Казанцев - Рассказы

Я молча подозвал юношу судью с черным пушком над губой и попросил его вернуть отобранные бланки нашей записи. Ничего не понимая, он вернул их мне, а я протянул бланки партнеру.

— Исправьте, пожалуйста, — указал я на его бланк и назвал свою фамилию.

— И познакомьтесь, пожалуйста, с Михаилом Николаевичем Платовым, — и я оглянулся на стоявшего рядом с «турком» своего болельщика.

— Вот как? — удивился партнер, протирая очки. — А я слышал, что в вашей команде играет сам Платов, и когда мне шепнули, что против меня сидит этюдист, я и решил, что это он и есть.

— Я тоже проиграл, — с улыбкой признался Михаил Николаевич.

— А я только еще ползаю, — сказал я, смотря снизу вверх ва Платова.

— Ну нет! Тут вы взлетели, — запротестовал партнер. — Я нам благодарен за радость, которую получил, решив этюд.

— Значит, я сам виноват в собственном проигрыше? — печально подвел я итог. — Моя мина оказалась нe коварной, а роковой.

— Играть надо, а не в этюды играться, h3! Идиосинкразия!

И тут я понял, что хотел выразить «турок», когда мы шли с ним после моего блистательного поражения обедать в один из павильонов парка.

Михаил Николаевич Платов утешил меня:

— А все-таки хорошо, что вы так сыграли! Этюд сделаете.

Я совсем не так делаю этюды. Я начинаю всегда с конечной позиции, как с вершины пирамиды. Словом, дом начинаю строить с крыши, а потом приделываю к ней все расширяющиеся этажи вариантов. Этот этюд единственный, родившийся у меня в процессе игры, в весьма драматической обстановке кражи ордена у знаменитого скрипача. Может быть, потому я долго не возвращался к этой отложенной партии и совсем забыл ее.

Но однажды, возвращаясь из Ленинграда, я попал в одно купе в «Красной стреле» с сыном великого скрипача, тоже знаменитым скрипачем. Мы оказались с ним взаимными поклонниками.

Я рассказал ему всю эту историю: как проиграл партию, как был свидетелем и даже чуть ли по виновником утраты его отцом ордена и как утешился на одном из военных концертов, увидев на лацкане фрака замечательного музыканта тот же орден, оказывается восстановленный специальным решением. И я признался попутчику, что забыл игранную тогда партию. Он очень просил меня вспомнить ее. Мне пришлось восстановить все по идее, начиная с крыши. И я посвящаю получившееся произведение памяти замечательного скрипача и шахматиста Давида Ойстраха.

— Уж если говорить о шахматах и таинственных землях, так стоит вспомнить о Ныряющем острове.

— Что это за остров и при чем тут шахматы?

Так начался обычный для нашего арктического плавания вечер в кают-компании «Георгия Седова».

— Этот остров не значится ни на какой карте, — сказал очередной наш рассказчик, огромный человек с седеющими волосами, кудрявыми, как у купидона, и весело прищуренными глазами. — Пошло все с приезда геодезической партии, устроившей на моей полярной станции базу. Начальником партии была боевая девица, занозистая, славная, отчаянная, красивая, только не дай бог ей об этом сказать… Звали ее Таней, то есть Татьяной Михайловной. На Большой земле она, говорят, прыгала с десятиметровой вышки в воду со всякими пируэтами, знала опасные приемы каратэ и здорово играла в шахматы. Первый ее талант в Арктике, конечно, не проверишь, а вот с другими своими талантами она меня конечно познакомила.

— Обыграла в шахматы?

— Да… и в шахматы, — замявшись, ответил рассказчик, почему-то потерев левое плечо, потом оживился. — Можно сказать, досадно обыгрывала. Я ведь не из слабеньких. И с кандидатами в мастера, да и с мастерами встречался, когда в отпуску бывал. И не с позорным счетом… А вот с ней… Черт ее знает! Или она на меня так действовала, или курьезным самородком была… Стиль, знаете ли, агрессивный, яркий… Жертвы, комбинации и матовые сети… Сети у нее вообще были опасные… — рассказчик засмеялся, потом добавил: — Может быть, новая Вера Менчик в ней пропала.

— Почему пропала?

— О том рассказ впереди. Я сам посмеяться люблю, подшутить или разыграть… А тут-разгромит она меня да еще и насмехается. Э-эх! Так и сжал бы ее ручищами вот этими, так бы и сжал!

И вбила она однажды в свою голову, что должна произвести съемку Ныряющего острова. А островом таким в наших краях назывался не то остров, не то мель, — словом, опасное место. Иные моряки там на берег сходили, а другие клялись, что нет там никакой земли. Я было пытался Таню, то есть Татьяну Михайловну, отговорить, да куда там! Предложила она мне в шахматы сыграть на ставку. Будь другая ставка, я бы отказался. А тут если проиграю, то должен ее на остров Ныряющий сопровождать. «Посмотрим, — говорит, — есть ли у этого „богатыря с прищуром“ чтонибудь кроме прищура». Ну, я и проиграл. Не то чтобы поддался, но… одну ее в такое путешествие не хотелось отпускать… А так просто она бы не взяла. Впрочем, может быть, она и по-настоящему у меня тогда выиграла бы. Словом, отправились мы на катере, груженном бревнами плавника, который сибирские реки в море выносят. Опять же — ее затея! Непременно хотела на Ныряющем геодезический знак поставить. Захватила она с собой хороших ребят — и своих, и моих. Распоряжалась на моей станции, как хозяйка. Везучая она была. Представьте, нашли мы неизвестный по картам остров. Скалистый, угрюмый, совсем маленький. Если он в самом деле под воду уходит, то напороться на него килем никому не понравится.

Нашли мы остров, высадились на него и принялись геодезический знак ставить, целую башню деревянную — прямо маяк.

Бревна ворочать — работа нелегкая. Даже на полярном ветру, который разыгрывался, жарко становится. Однако дело к концу…

А Таня моя собралась с треногой и геодезией своей на другой край острова — съемки производить. Я, конечно, напросился сопровождать ее в виде чернорабочего: треногу и рейку таскать.

На меня глядя, она говорила, что я вполне сам за геодезический знак сойду, если меня на острове оставить. Насмешки ее я покорно сносил и ею совсем не украдкой любовался. Хороша она была в своем ватнике, в мальчишеских штанах и сапогах — закаляла она всегда себя, — стройненькая такая и с косой, которую ветер из-под шапки иногда вырывал. Чудная у нее была коса… Если распустить ее и лицо в волосах спрятать-задохнуться от счастья можно.

Надоели мне рейки, треноги, подошел я и сел у ее ног. Она шапку с меня сбросила и волосы взъерошила. Не передать вам, что я почувствовал… В Арктике, в пустыне, среди скал одни мы с ней. Никого вокруг!

Кровь мне в голову ударила. Вскочил, смотрю ей в глаза.