Владимир Гриневицкий - Откровение Бога. Том II. Царство небесное

– Увидишь.

Кувейт

Я бегу по резиновой дорожке стадиона на последнем дыхании, так быстро, как только могу. Солнце печёт моё лицо и плечи. Пот заливает глаза, а на ноги будто повесили по тонне. Но останавливаться нельзя, мне важен результат. Лёгкие болят, и это заставляет меня скалиться. Последний круг вот-вот закончится, и на финише меня ждёт тренер с секундомером в руке. Я ускоряюсь, насколько позволяет мне мой организм. На последнем вздохе пересекаю финишную черту. Слышу писк кнопки секундомера, пробегая мимо тренера. Ещё несколько метров я бегу по инерции и останавливаюсь, завалившись на мягкий газон. Сердце стучит, как у скаковой лошади, дыхание в бешеном ритме. Боль в ногах. Боль в лёгких. Боль в горле. Мне приятна эта боль. На протяжении многих лет я занимаюсь бегом, заразился этим ещё в школе. Завоёвывал кучи медалей, почётных грамот, похвал, но это лишь куски металла, бумажки и слова. Пару лет назад у меня появилась мечта. Я стал тренироваться сильнее и интенсивнее, чтобы быть достойным соперником для тысяч бегунов на сверхмарафоне де Сабль в Африке. Каждый год он привлекает тысячи спортсменов со всего мира. Есть множество разных марафонов и сверхмарафонов, но этот, путь которого составляет 251 километр, длится шесть дней, пролегает через пустыню Сахара в Марокко. Наверное, этим он и зацепил меня. Не столько важно в нём расстояние и путь, сколько условия. Пробежать через мёртвую пустыню и прибыть первым из нескольких тысяч – это нечто большее, чем просто победа. Смысл даже не в победе. Узнать, смогу ли я? Узнать, что именно я могу? Испытать себя, как никогда. Это гонка для меня станет самым невероятным приключением, даже если я просто буду участвовать. Но прийти первым… Это дано не многим, да, возможно, и не мне, но попробовать стоит. Я считаю, что сам путь может быть гораздо важнее, чем финиш. Да, у меня может ничего не получиться, но я хочу попробовать. Хотя бы попытаться, узнать себя в этой гонке. Найти в этом что-то философское, чем просто беготня на край света. Я всю жизнь бегаю. Я привык к шуму в ушах и бешеному ритму сердца. Это моё. И я в шаге от своей мечты.

– Неплохо, Мак.

Тренер подходит ко мне и садится на корточки рядом, склонившись надо мной.

– Но для де Сабль не так уж и «неплохо».

– Будут ещё тренировки, – отвечаю я, закрыв лицо руками, чтобы солнце не слепило меня.

– Не так много времени осталось…

– Да, я знаю… Знаю, тренер… Я буду выкладываться… Выкладываться по полной… Как сегодня… – я улыбаюсь тренеру, я рад, что показал «неплохой» результат.

– Там будут сильнейшие со всей планеты…

– Да… – отвечаю я, – но и я не сижу на месте. Сегодняшний день не прошёл впустую, сегодня я стал немного сильнее… Завтра будет ещё день, ещё тренировка…

– Да. Восстанавливался, отдыхай. Завтра, в это же время.

Тренер оставляет меня одного, я продолжаю восстанавливать дыхание. Газон такой мягкий, что не хочется вставать с места. Погода такая, что хочется лежать на этом месте, как на пляже. Пройдёт время, и я вспомню эти тренировки, эти моменты, когда изо дня в день я шёл напролом через боль и усталость, чтобы принять участие в самом безумном забеге в моей жизни. Мне больно и хорошо одновременно. Я убираю руки от лица, и солнце снова начинает нещадно слепить. Это заставляет меня закрыть глаза. Я медленно подминаю веки и вижу перед собой… белый потолок. Голова кружится, в глазах слегка расплывается. Рядом со мной окно, за которым я вижу звездное небо. Я осматриваюсь. Я на больничной койке в самом углу пустой просторной палаты. В голове жутко гудит. Я хочу дотронуться до лба правой рукой, но из-под белой простыни появляется обрубок, обмотанный белым бинтом, с проступающим пятном крови на конце. Моя правая рука обрезана по локоть. Первые доли секунды я не понимаю, что происходит. Настолько непривычно видеть, что не хватает какой-то части тела, что сначала в это не верится. Я начинаю дышать сильнее. Убедившись, что это действительно так, что половина руки отсутствует, я слегка трогаю бинт левой рукой. Я не могу поверить в происходящее. Я медленно и протяжно взвываю от паники и страха. Осматриваю палату, понимаю, что это не сон. Ещё раз трогаю бинт на руке. Появляются слёзы.

– Что… Что произошло…? – шепчу я сам себе. Мой рот искривляется из-за дрожащих губ, слезы скатываются по щекам, и я чувствую их солёный вкус.

Я пытаюсь подняться, но слабость в теле не даёт этого сделать.

– Кто… – скулю я, – кто-нибудь… что… что произошло…

Я дышу тяжело и с выдохом выдавливаю из себя тихий вопль от шока и страха, слышимый только для меня одного. Никто не приходит. Никто не хочет объяснить, что произошло. Никто не слышит меня. Я пытаюсь закричать, но у меня как будто ком в горле от плача и слёз, я не могу промолвить и слова громче мыши. Что я должен делать? Позвать сестру? Или кого? Что мне крикнуть? Больница ли это? Я ловлю себя на страшной мысли, что мне действительно нужно позвать сестру или врача, а значит, я уже признал, что я и вправду в больнице, и это реальность, а не сон. Это наяву. Переваливаюсь на локоть левой руки, слегка привстаю. Опять осматриваю палату. Передо мной – дверь в туалет с ванной с мутным полупрозрачным стеклом. На потолке ярко светят трубчатые лампы, как всего минуту назад надо мной светило солнце.

– Кто-нибудь… – шепчу я себе под нос. Голос сел, я осип. Ком в горле встал как кость. И в этот момент я замечаю какую-то странную лёгкость в своём весе. Мой взгляд падает на белую простыню, и мне кажется странным то, как оно повторяет фигуру моего тела ниже пояса. Я снова ложусь на спину и медленно левой рукой, затаив дыхание, откидываю простынь. Мои ноги ампутированы до середины бедра. По мне пробегает жар, дыхание учащается, становится тяжёлым, в глазах белеет от страха, в ушах звенит от шока. Я вскрикиваю во всю глотку через боль в горле. Врачи. Их руки, пытающиеся держать меня. Укол успокоительного. На глаза накатывается полупрозрачная пелена. Моё тело, точнее то, что от него осталось, обмякает. Я впадаю в забвение.

День первый

Снова этот потолок. Снова это окно. Эта палата. Эта реальность. Я не уснул на том мягком газоне, и это – не сновидение. Рядом дежурит пожилая медсестра. Она возится с капельницей, нависшей надо мной.

– Что со мной?..

Она обращает на меня внимание.

– Авария. Вам повезло, что вы живы.

– Что?.. Какая… авария?

– Фура выехала на встречную полосу, когда Вы ехали по трассе.

– Я не помню этого…

– У вас сотрясение и шок. Провал в памяти – это характерно для такой страшной аварии. Чудо, что Вы живы, Вас буквально выковыривали из машины.

В голове тяжесть. В глаза бьёт солнечный утренний свет. Вот он, новый день. Он должен быть таким же продуктивным, как и сотни дней до него. Я ещё плохо осознаю произошедшее. Вернее, вообще не осознаю. Медсестра ушла. Я снова один. Прихожу с чувства. Авария? Я был в аварии? После тренировки я всегда еду домой на своём стареньком белом «кадиллаке», но ни разу не попадал в аварию. Я не помню ничего такого. Последние воспоминания – я валяюсь на газоне стадиона. Но что мне делать теперь? Потерю руки ещё можно пережить, но потерять ещё и ноги… Мечты вылетели в трубу, о них можно забыть. Можно забыть о работе, семье, обычной, нормальной, полноценной жизни. Я снова приподнимаю простыню, чтобы посмотреть на то, что осталось. От ног осталось около тридцати сантиметров. Это уже не ноги. Я стал овощем, которому трудно даже перевернуться на бок. В один момент авария, которую я даже не помню, перечеркнула всё. Как теперь мне передвигаться? Как жить или пытаться жить с этим? Я молод, впереди меня ждало создание семьи, я должен был увидеть, как мои дети пойдут в школу, вырастут. Что теперь меня ждёт? И ждёт ли?