Константин Соловьёв - Геносказка (сборник)

– Да так и может. Она правит Шлараффенландом уже много лет, но никто ее не видел, потому что у нее нет тела. Но у нее есть динамики, камеры, слуги и всякое прочее. Мачеха всех видит, но тела у нее нет. Ну, человеческого…

– Не человек? – настороженно спросила геноведьма, – И при этом правит целым городом? Но кто же она? Цверг? Альв? Вулвер, быть может?

Гензель помотал головой. Удивительно было, что геноведьма не знает самых простых вещей из жизни Шлараффенланда. С другой стороны, это и понятно – чай, нечасто будешь слышать новости, если живешь в ложбине посреди Железного леса, где путники появляются реже, чем солнечные лучи в подвале.

– Не то, не то и не то. У нее механическая душа.

Геноведьма уставилась на него в упор, и от близости ее глаз Гензелю сделалось сперва тепло, а потом – вдруг до неуютности холодно. Ох, нехорошо в такие глаза заглядывать! Не такие прозрачные, как у Гретель, но по-своему чистые, даже как будто блестящие – ну точно герметичные крышечки стеклянных контейнеров с неизвестным, но очень едким веществом. А что в этих контейнерах плещется – одному Человечеству ведомо…

– Вашим городом управляет машина? Никогда прежде не слышала о таком.

Гензель смущенно почесал пятерней в затылке. Судя по всему, рассказ окажется дольше, чем ему того хотелось бы. Пожалуй, придется все рассказывать с самого начала!..

– Когда-то давным-давно Шлараффенландом правил граф. Говорят, он был чистым человеком по крови, ни даже сотой доли процента скверны. Вот так-то. Только наследников он не оставил. Болтают, что не мог он зачать ребенка, потому что мутант был, но на то человеку язык и дан, чтобы болтать им когда ни попадя… Умер он, значит, а наследника у трона нет. Тогда-то все и началось. Сеньоры пошли войной друг на друга и воевали лет, может, сто, а то и все двести. Бились, значит, за шлараффенландскую корону и гибли, говорят, стаями, как вороны на зараженном поле. Травили друг друга газами, стрелялись, даже армии мехосов нанимали.

– Эволюция в миниатюре… – пробормотала геноведьма, явно ни к кому не обращаясь. – Люди пожирают друг друга так же яростно, как одноклеточные твари в пробирке. Надо полагать, случилась ничья?

Она задумчиво крутила в тонких пальцах начисто объеденную кость, зачем-то разглядывая ее под разными ракурсами, как занятную деталь сложной головоломки.

– Перебили друг друга, – подтвердил Гензель. – Всех чистокровных господ в округе вырезали, словно мор прошел. Нынче в городе тригинтадуонов едва ли полдесятка наберется, а раньше, говорят, счет на сотни шел. И, значит, те, кто выжил, не торопились за золоченый стул воевать, и так уже потрепанные были, как собаки после уличной драки. Ну и порешили, что лучше пусть королевством механическая душа управляет. Мачеха то есть. Говорят, где-то у нее есть настоящее тело – из чистого золота, а внутри него шестеренки крутятся, все из алмазов и драгоценных камней…

Геноведьма небрежно откинула кость, та звякнула по тарелке. От этого звука Гензель отчего-то едва не вскочил из-за стола.

– Они назвали компьютер Мачехой? Какое странное название.

– Ну, не сразу, – смутился отчего-то Гензель, хотя ровным счетом никаких поводов для смущения не было. – Поначалу его звали Мать. Мол, печется обо всех жителях Шлараффенланда, кормит их, согревает, оделяет жизненными благами… Поначалу, говорят, так и было. Мать считала всех жителей города равными и даже на чистоту крови не смотрела. Каждому полагалось равное количество калорий, и гордые тригинтадуоны лопали ту же белковую похлебку, что и последние мулы. Мать открыла больницы, где лечили запущенные генетические хвори, а детей запретила приставлять к тяжелой работе. В общем, все ее славили как мать родную. Правда, это еще давно, до моего отца было. Я такой Матери не помню, и отец тоже не помнил. При его жизни ее уже Мачехой кликали.

Геноведьма понимающе усмехнулась.

– Могу предположить, что у вашей механической души испортился характер?

– И так тоже говорят. На улицах по-разному судачат… Одни считают, это какой-то сбой у нее во внутренностях, мол, драгоценные шестерни за много лет повытерлись и соскакивают друг с друга. Но это дураки так считают. Другие говорят, просто ресурсы города истощились, а генетические болезни участились. И Мачеха вроде как перешла на другую программу. Чтобы экономить посильнее и ресурсов получать больше. А еще говорят, что это все чистокровные сеньоры устроили. Вроде как обработали ее по-хитрому, и теперь она только их и слушает…

– Ясно. Только вы двое тут при чем?

– Мачеха любит детей, – глухо сказал Гензель. Он не хотел понижать голоса, но тот сам отчего-то зазвучал так, словно что-то пережало голосовые связки. – Это всем на улицах известно. В Шлараффенланде ребятня часто пропадает, причем не грязные, вроде мулов, а такие, как мы. Болтают, что слуги Мачехи отправляют таких в лаборатории, где их кромсают ножами, и самые вкусные куски отдают ей.

– Но если ваша Мачеха – компьютер, к чему ей детская плоть?

– Не ей. Прочим. Чистокровные сеньоры из детской требухи делают себе генетические лекарства, притирания и декокты. И отдельные куски, случается, себе перешивают. Ну и прочее там болтают… Мол, кое-кто не прочь детского мяса съесть, вроде как полезно оно при генетических проклятиях и порче…

– Допустим, не врут, – заметила геноведьма, и от ее взгляда у него вновь похолодело внутри, будто все его органы переложили аккуратно тонкими ледяными пластами. – Конечно, есть детское мясо практически бесполезно, это предрассудки и выдумки. Но то, что детские ткани и органы могут кое-кому значительно поправить здоровье, – самая истинная правда. В детском организме текут свои, особенные процессы. Кроме того, знаешь ли, генетические болезни, которые развиваются вместе с человеком, еще не набирают достаточно сил, чтобы отравить весь организм. Так что детские потроха, как ты выразился, могут быть источником ценных генозелий. Очень ценных.

Гензель вновь почувствовал себя ужасно неуютно. Не на своем месте. Точно косточка, затерявшаяся в огромном желудке. Может, ему померещилось, но взгляд геноведьмы, устремленный на него, был не просто холодным. Он был… каким-то оценивающим. Так на рынке придирчивые хозяйки глядят на разложенный товар, машинально прикидывая в уме, какую часть пустить на прокорм подмастерьев и слуг, какую подать на стол, а какую выкинуть в канаву. И в который раз вспомнились все истории про геноведьм – паршивые, надо признаться, истории…

– Значит, вы бежали, – подвела она итог. – И были настолько глупыми зверятами, что бежали прямо в Железный лес.

– Отец завел, – сказал Гензель хмуро. – Мол, на охоту пошли… В первый раз мы домой из лесу вернулись. Гретель катышками запаслась, они путь и указали.