Константин Соловьёв - Геносказка (сборник)

Гензель хотел бросить грязное ругательство, но обнаружил, что паралич коснулся и голосовых связок. Мог бы и сразу догадаться. Едва ли геноведьмы любят слышать истошные крики тех, кого разрывают на части. Впрочем, как раз может быть, что и любят…

– Как странно, – задумчиво произнесла геноведьма, останавливаясь возле решетки. – Анализ жидкостей твоего тела говорит, что ты слаб и болен, но знаешь, выглядишь ты куда лучше. Я бы сказала, на удивление хорошо. Кажется, я даже перестаралась, выхаживая тебя. О Человечество, ты весишь раза в три больше, чем в день нашей встречи!

Она прикоснулась к решетке, и Гензелю оставалось лишь стиснуть зубы, наблюдая за тем, как костяные прутья сами собой прячутся вниз, точно зубы в десну. Вот, значит, как действует этот особый замок.

Геноведьма склонилась над Гензелем и прижала к его предплечью маленький холодный механизм. Тот несколько секунд молчал, потом загудел, как напившийся крови клоп. Гензель не знал, что это значит, но геноведьма, бросив быстрый взгляд на экран, удивленно склонила голову:

– А ты вовсе не так уж плох, как мне казалось. Даже, кажется, прилично отъелся на ведьминских харчах, а?.. Смотри, какой стал толстый и упругий. Поздравляю, у тебя прекрасные показатели. Давление, ферменты печени, кроветворение… Много хороших клеток, много горячей здоровой крови.

Гензель мог лишь беспомощно наблюдать, как геноведьма ласково поглаживает его по спине узкой ладонью, могильный холод которой он превосходно ощущал, несмотря на онемение. Удивительно, даже в этот момент она не походила на чудовище. Точнее, это было чудовище другого, особого рода, бесконечно более развитое, чем твари из Железного леса. Чудовище в сложной биологической обертке, выглядящее почти человекоподобно. И теперь это чудовище жадно принюхивалось к своей парализованной добыче.

– Пожалуй, дальше медлить ни к чему, – пробормотала геноведьма, щипая его за бок и жмурясь от удовольствия. – Ты уже готов, мой милый Гензель, совершенно готов.

Ее лицо зависло в считаных сантиметрах от его собственного. Может, это его единственный шанс? Выгнуться изо всех сил, молясь, чтобы мышцы шеи хоть немного его слушались, – и сомкнуть зубы прямо на этом точеном красивом лице, срывая с него кожу, хрящи…

Но Гензель понял, что не сможет этого сделать. И дело было не в мышцах.

Ее лицо. Оно больше не казалось ему прекрасным и чарующим, хоть и сохранило все свои черты. Теперь оно наводило на него смертный ужас. Проникнутое чумной бледностью, с широко открытыми глазами, оно казалось не просто маской. Оно казалось чем-то невероятно чужеродным и отвратительным, противоестественным. Словно какое-то существо, безумное и бесстрастное одновременно, освежевав человека, нацепило на себя его покровы, точно перчатку.

Пропасть между человеком и геноведьмой оказалась куда ближе, чем думалось Гензелю. И пролегала она в глазах склонившейся над ним женщины. Не пропасть – страшный провал, на дне которого копошилось что-то безмолвное, скользкое, равнодушное. Что-то, что бесстрастно глядело на Гензеля, оценивая его с хладнокровием линз микроскопа.

Вот что казалось ему пугающим и чужим с первого мгновения их встречи, хоть он и не осознавал этого, пока не заглянул прямо ей в глаза. Геноведьма с прекрасным лицом женщины была не просто холодной или отстраненной. Она взирала на людей как на микроскопические организмы с другой планеты. Она была бесконечно далеким от них существом, лишь прикидывающимся близким биологическим видом. И все ее эмоции были столь же фальшивы, как и гладкая бледная кожа, на которую они проецировались. На самом деле она ничего не чувствовала и не могла чувствовать. Она была властительницей плоти, королевой жизненных процессов – мертвой, истлевшей королевой, навеки сросшейся со своим троном. Заледеневшие кости, покрытые лохмотьями древней гнили. Бесстрастная старая паучиха в своем огромном, свитом из генетических цепочек логове.

Нежить, неспешно и равнодушно копошащаяся в теплых останках своих жертв.

– Пора, – прошептала геноведьма ему на ухо, и Гензель обмер, ощутив себя так, будто ледяная слизь из ее прекрасно очерченного рта сквозь барабанную перепонку стекает прямо ему в мозг. – Нечего тянуть. Мой дом скучает, Гензель. Скучает по сытной горячей крови, по молодым и сильным клеткам. Скучает по тебе, мой милый. А ведь до этого он кормил тебя, согревал и защищал. Кажется, самое время отплатить ему за труды, верно? Он будет доволен. Ему уже давно не попадалось ничего столь питательного и юного. Не переживай, тебе не придется идти. Дама окажет тебе любезность.

Хватка ее пальцев была столь сильна, что Гензель непременно вскрикнул бы, если бы сохранил контроль над голосовыми связками. Несмотря на то что весил он самое меньшее вдвое больше нее, геноведьма легко подняла его с пола и бросила на плечо подобно дорожному тюку. В ее тонких, обтянутых гладкой кожей руках должна была скрываться огромная сила, и Гензелю оставалось только возблагодарить судьбу за то, что ему не довелось осуществить свой предыдущий план. Несмотря на то что в ее руках не было механических частей и усилителей, ей не составило бы труда разорвать его пополам, как тряпичную куклу. Ей и не нужны механические усилители, подумалось Гензелю, у нее есть власть над тем, что бесконечно сильнее и выносливее любой стали: над живой материей.

– Я отнесу тебя в операционную, – произнесла геноведьма таким спокойным тоном, будто речь шла о небольшой прогулке. – Надеюсь, Гретель уже приготовила все необходимое для расщепления. Прости, забыла тебе сказать. Сегодня юная ведьма будет мне ассистировать. Сама попросилась. Знаешь, а ведь она и в самом деле обладает отличным потенциалом. Я бы даже сказала, крайне впечатляющим. За последние несколько месяцев, пока ты пользовался моим гостеприимством, она раскрылась с удивительной стороны. Она стала бо́льше, чем моим подмастерьем. Она стала геноведьмой. Пока еще юной, пока еще неопытной, но все же…

«Гретель! – взмолился Гензель, раскачиваясь на узком и остром плече, цветочный аромат которого теперь казался омерзительным, как трупный запах. – Не верю! Заткнись!»

Геноведьма улыбалась. Ганзель поблагодарил судьбу за то, что не может видеть ее лица, но отчего-то почувствовал эту улыбку всеми обмершими от ужаса клеточками своего тела. Как если бы эта улыбка была остро заточенным секционным ножом, мягко скользящим по его коже и выбирающим место для первого надреза.

– Многие думают, что для того, чтобы стать геноведьмой, требуется особенный ритуал. Черные свечи из человечьего жира, зловещие клятвы, залитый какой-нибудь гадостью алтарь… Досужие вымыслы городской черни. Чтобы стать геноведьмой, не требуются ритуалы. Только понимание, которое приходит к каждому из нас в свой черед.