Дэйв Хатчинсон - Осень Европы

– Радиоактивные материалы?

Дариуш покачал головой.

– Шпионаж?

– Тебе лучше не знать, – сказал Макс.

– Одолжение, – честно ответил Дариуш. – Ты сделаешь одолжение нам – мы сделаем одолжение тебе, – он улыбнулся. – Разве это так уж плохо?

Это могло быть плохо по сотне непредвиденных причин. Руди молча отругал себя. Надо было просто подать еду и отправляться домой.

– Как будет проходить доставка?

– Ну, – сказал Дариуш и почесал в затылке, – это зависит скорее от тебя. И это не доставка.

Позже тем же вечером, выходя из душа, Руди бросил взгляд на зеркало, висевшее над раковиной. Он снял полотенце и посмотрел на свое отражение.

Ну, вот он. Чуть ниже среднего. Худой. Короткие блеклые русые волосы. Простое безобидное лицо: не славянское, не арийское – на самом деле никакое. Ни следа лопарской родословной, которой всегда хвастался его отец. Карие глаза. Тут и там шрамы – награды за службу поваром. На предплечье – от перевернутого вока в Вильнюсе, а выше над ним – из-за того, что он поскользнулся на кухне у одного турка в Риге, а его фруктовый нож каким-то образом перевернулся в воздухе и прошел прямо через рукав формы, кожу и мышцы.

– Не бегать на моей кухне! – заорал на него турок. Потом перевязал Руди и вызвал скорую помощь.

Руди поднял правую руку над головой, чтобы увидеть длинный кривой шрам, начинавшийся над подвздошной костью и кончавшийся у правого соска. Это уже не несчастный случай на кухне. Это скинхеды – когда он пытался найти работу в Варнемюнде. Он до сих пор не знал, хотели они его убить или только напугать, и сомневался, что они знали сами. Он увидел в этом знак, что его скитания по Балтийскому побережью подошли к концу, и направился вглубь континента – сперва в Варшаву, потом в Краков.

Первым делом после собеседования Макс протянул швабру.

– У меня есть опыт, – запротестовал Руди, показывая на конверт со своими рекомендациями, который Макс держал в другой руке. – Рига, Таллин…

– Хочешь работать на моей кухне – сперва приведи ее в порядок, – ответил Макс. – А потом посмотрим.

Руди действительно думал тогда же развернуться и уйти из «Ресторации Макса», пройти по Флорианской, вернуться на вокзал, сесть на поезд и уехать подальше от этого грязного городишки, но он был на мели, а к работе прилагалась тесная комнатушка в десяти лестничных пролетах над рестораном, и он уже устал путешествовать, так что он взял швабру, сказал себе, что это временно и что, как только он накопит достаточно, он снова отправится на поиски кухни, где его оценят по достоинству.

Он горбатился со шваброй восемь месяцев, прежде чем пани Стася, грозный шеф-повар Макса, позволила ему хотя бы приблизиться к еде. К этому времени он уже по уши увяз в войне характеров с этой сморщенной теткой и покинул бы кухню Макса только ногами вперед.

Оглядываясь назад, он поражался, что продержался так долго. Так же у него было и с Сергеем в Таллине, и с турком, и с Большим Роном в той жуткой кухне в Вильно, но с пани Стасей это стало чем-то личным, как будто она поставила своей целью сломать его. Она постоянно кричала: «Подай то, подай это. Помой здесь, помой там. И это ты называешь чистотой, балтийский урод? Быстрее, быстрее. Не бегать на моей кухне! Скорее! Скорее!»

Он отнюдь не был единственным членом команды, вызывавшим гнев пани Стаси. Она ко всем относилась одинаково. У нее был деформированный тазобедренный сустав, так что перемещалась она с помощью черной лакированной трости из углеродного волокна, тонкой, как карандаш, и мощной, как балка. Все, даже Макс, рано или поздно слышали свист трости пани Стаси, которая описывала дугу к их икрам.

В этом бизнесе принято, что великие шефы могут быть жестокими и темпераментными, и, если желаешь учиться у них, приходится терпеть всевозможные оскорбления и физическое насилие. Турок – выдающийся повар – однажды отправил Руди в нокаут одним ударом за то, что тот передержал порцию спаржи. Пани Стася не была выдающимся поваром. Она была компетентным поваром в маленьком польском ресторане. Но что-то в ее ярости разожгло в нем дремлющее сопротивление, которое вдруг твердо заявило, что эта скверная старушонка не выдавит его с кухни, не победит.

И он убирал, чистил и мыл, и кожа на его руках краснела, трескалась и кровоточила, а ноги болели так, что иногда по ночам он едва мог добраться до своего закутка на чердаке. Но он работал и отказывался сдаваться.

Пани Стася, почувствовав на своей кухне неожиданное движение сопротивления в количестве одного человека, сосредоточила все внимание на Руди. Так он стал популярен среди других работников, которым теперь доставалось меньше.

Однажды за какую-то выдуманную оплошность она прогнала его с кухни в припадке гнева, необычном даже по ее стандартам: удивительно быстро хромала за ним и дубасила по голове и плечам тростью. Один свистящий удар рассек его левую мочку и оглушил на несколько часов. Один из поваров побежал в ресторан и сказал Максу, что пани Стася убивает Руди, а когда Макс ничего не сделал, пошел ко входу и вызвал полицию, которая решила, что в тот вечер ее присутствие требуется где-то в другом месте, и не потрудилась ответить на вызов.

Через какое-то время Макс нашел Руди: он сидел в переулке за рестораном с окровавленными плечом и рукавом формы.

– Тебе лучше уйти, – сказал Макс.

Руди поднял взгляд на хозяина и покачал головой.

Макс молча смотрел на него пару секунд, затем кивнул и протянул руку, чтобы помочь подняться.

Так продолжалось и дальше, но однажды ночью после закрытия, когда он мыл пол, пани Стася почти бесшумно подкралась и занесла трость, а он обернулся и поймал ее на лету, и почти минуту та визжала, боролась, ругалась и пыталась вырвать трость из его хватки. Наконец она прекратила бороться и ругаться и пронзила его горячими злыми глазами.

Он отпустил трость, она вырвала ее и еще какое-то время смотрела на него. Затем развернулась и проковыляла через кухню на выход.

На следующее утро Макс встретил его новостью о прибавке и повышении.

Не то чтобы он заметил существенную разницу. Ему по-прежнему приходилось мыть, чистить, носить и подавать, по-прежнему приходилось терпеть гнев пани Стаси. Но теперь она ожидала, что он будет еще и готовить.

Она наказывала за каждую оплошность, даже маленькую. Однажды, засыпая на ходу от усталости, он положил в миску с салатом, уже пролежавшим несколько минут, свежую порцию, и за это она чуть не выбила из него дух.

Но он учился. Первое, что он выучил: если он хочет остаться на кухне пани Стаси, ему придется забыть свое четырехлетнее странствие по Балтийскому побережью. Все, что он узнал у турка и других поваров, для этой старушонки не значило ровным счетом ничего.