Яна Дубинянская - Гаугразский пленник

Каралар-ван кончил рассказывать, с неимоверным облегчением бросил инструмент на руки своему очередному мальчику и потянулся за чашей кумыса. Заиграли музыканты, и Мильям, не сразу сообразив, что именно они играют, замешкалась, вышла на середину подворка позже всех, когда другие подружки невесты уже встали спина к спине для девичьего танца. По головам прошелестел — или показалось? — неодобрительный ропот. Сделав первый же шаг, она споткнулась, выбилась из ритма… Украдкой взглянула в сторону самой широкой циновки, на которой сидели немногочисленные мужчины со всех окрестных селений, по разным причинам оказавшиеся нынче дома. Напоролась на вороненый клинок глаз Хаса. Поймала и тут же отпустила взгляд Темирена… так и не успев понять какой.

Какой он, Темирен-ван? Они выросли в одном селении, между ними год-другой разницы, не больше. Почему же она ничего, ну совсем ничего не знает о нем, о своем нареченном? Только тот веселый случай с близнецами… для него, наверное, не такой уж и веселый… а больше — ни одного воспоминания. Может, потому что Темирен с детства не обращал на себя ничьего внимания, был нелюдимым и незаметным, стертым, будто чеканка на старом поясе. А может быть, дело вовсе не в нем, а в ней самой…

Музыка вскрикнула, взметнулась ввысь тоненькой трелью, и Мильям поднялась на цыпочки, потянулась, вверх, вскинув руки над головой, и медленно закружилась, встречаясь глазами то с одной, то с другой девушкой, танцевавшими по обе стороны от нее. Вот подружки невесты повернулись к центру круга, сошлись вплотную, и их простертые руки образовали цветок над головами. Потом одновременно — Мильям, как всегда, чуть отстала — уронили руки, крутнулись на месте, коснулись спинами и разошлись меленькими шажками, держа перед собой на вытянутых руках полупрозрачные покрывала…

Смеркалось. Сквозь двойную завесу покрывал — своего и невестиного — Мильям уже совсем не могла разглядеть лица Ахсаб. Никогда им больше не поговорить, не посекретничать в яблоневом саду… А ведь Ахсаб наверняка знает все о Темирене. Она давным-давно, еще не войдя в возраст, начала обсуждать и оценивать всех до единого возможных женихов в окрестных селениях. Только Мильям почти не слушала. Ее не интересовали мальчики, готовящиеся уйти на посвящение оружием, равно как и воины, вернувшиеся с границы за молодой женой, или вдовцы, надеющиеся на старости лет зачать еще нескольких сыновей…

Мильям пыталась говорить с подругой о другом. О целебных травах, чудодейственных амулетах и воде из источника Тайи. О рисунке звездных лучей в новолуние над Сокольим камнем. О силах, которые лучше не называть вслух, но…

Ахсаб делала таинственное лицо и молчала. Или смеялась. Или бросала свысока что-нибудь обидное, после чего они ссорились навсегда, на целую неделю, а то и больше… Но иногда — рассказывала. И тогда Мильям слушала, впитывая и растворяя в себе каждое слово. И часто, притаившись в глубине виноградника, подолгу держала сложенные ладони над большой пестрой гусеницей. Гусеница обычно притворялась мертвой, а затем, осмелев, уверенно протискивалась в щель между пальцами.

Девичий танец кончился, и Мильям вернулась на место, попутно поправив обруч на голове; стало полегче. Напоследок снова черкнула взглядом в сторону мужчин: Темирен-ван угрюмо уткнулся в чашу с вином, и никто на всей многолюдной свадьбе не догадался бы, что и у него тоже есть тут невеста. Стремительно темнело, и женщины зажгли светильники, выстроившиеся посреди циновок и вдоль изгороди мерцающими цепочками огней.

А музыканты тем временем приглушенно зашелестели струнами; этот странный звук, похожий на шум дождя, все нарастал, словно стремясь к неведомой наивысшей точке, которой никак не мог достичь. Разноголосый гомон вокруг циновок разом стих, и все глаза устремились на молодых. Чужеземный жених — в его родном селении, видимо, последовательность свадебных обрядов была иная, — не понял, замешкался, переглянулся с матерью невесты… и Ахсаб встала первая. Удивительным образом ожившая серебряная статуя…

И юноша, вспомнив наконец полученные накануне назидания, тоже вскочил на ноги. Широким движением, каким выхватывают из ножен изогнутую саблю, он сдернул с невесты ее покрывало. Мильям успела увидеть, как сощурились в отсвете огней подведенные сурьмой глаза, а на серебряных щеках вспыхнул неожиданный румянец.

В следующий миг уста молодых слились в поцелуе, а вся свадьба взорвалась многоголосым ликующим кличем, подхваченным музыкантами и перетекшим в неистовую песню…

А еще через мгновение жених подхватил Ахсаб на плечо — так носят хворост или мехи с вином — и, одним прыжком преодолев циновку, — высокая плетеная баклага рухнула на бок и покатилась, изливая струю вина, — пересек подворок и вскочил на коня, давно нетерпеливо перебиравшего копытами у самой изгороди. Мальчик, державший коня под уздцы, сделал вид, что хочет остановить похитителя, и юноша не всерьез, но звучно и красиво щелкнул об изгородь витой двухвостой плетью…

Свадьба веселилась и пила. Подружки невесты, лишь теперь допущенные к пиру, спешили наполнить миски пирогами с разнообразными начинками и мясом под жгучим соусом, виноградом и яблоками, халвой, молочной нугой и прочими лакомствами. Кто-то придвинул к Мильям глиняную чашу с кумысом…

Пролитое женихом вино растеклось широкой темно-алой звездой, в которой отражались огни светильников и настоящие звезды. И медленно, по капле просачивалось сквозь циновку.

Мильям ткала.

Только что пришлось распустить большой кусок: еще утром она сбилась со счета нитей, и рисунок скособочился, стал кривым и некрасивым, а заметила это лишь теперь. А значит, придется работать, не переставая, до самой свадьбы… Правда, если невеста ткет покрывало в последнюю предсвадебную ночь, это хорошая примета: Ахсаб, например, специально оставила несколько рядов, чтобы закончить в окружении подружек на девичьих проводах. Но если вообще не успеть, то…

— Много тебе еще? — насмешливо бросила Адигюль, пробегая через подворок. — Может, помочь?

Мильям помотала головой, крепко стиснув зубы и не отвечая на издевку. Все знают, что если невеста, готовя свадебное покрывало, примет чью-нибудь помощь, у нее семь лет будут рождаться одни девочки. Однако не окончить его к сроку — и молодой муж такой жены в первом же бою уйдет на пир Могучего… что хуже?

Темирен-вана Мильям не видела со дня свадьбы Ахсаб. И почему-то никак не могла вспомнить, какое у него лицо.

Она низко склонилась над рамкой ткацкого станка, распределяя по четыре и по две шелковые нити, тонкие, словно паутина зеленого паучка из колючих кустов над Терзой. Челнок сновал между ними, будто осторожная мушка, но, почти дойдя до края покрывала, запутался и порвал одну; Мильям наклонилась еще ниже, кончиками пальцев завязывая незаметный узелок. Следующий ряд — по четыре и по три… но если и дальше пойдет так неверно и медленно, придется все-таки принять помощь Адигюль.