Джоан Виндж - Пешка

— Хорошо…

Я согнул пальцы — просто чтобы вспомнить, как сильно болит рука, и почувствовал, что в мой мозг, извиваясь змеей, заползало что-то мерзкое и чужеродное, когда я представил, как Харон будет выслушивать эту новость и как он будет корчиться и извиваться сам, узнав правду.

Брэди взглянул на меня и помрачнел.

— Скажи, ты действительно спал с его дочерью?

— Нет!

Брэди замолчал.

— Куда мы летим? — спросил я, увидев в иллюминатор, что мы спускаемся в залитые огнями ночные горы Н'уика.

— Я высажу тебя в городе. Вход во владения Та Мингов теперь тебе заказан. Но, думаю, ты найдешь здесь все, что нужно. Похоже, ты мастер на такие штуки. Я буду ждать вестей.

Флайер приземлился в общественном гараже. Я вылез, обернулся к Брэди и сказал:

— Радуйтесь, что я уверен в том, что вы не рассказали Харону обо мне и Ласуль.

— Звучит как угроза, — Брэди вызывающе поднял голову. — Ты все еще пытаешься играть в эту игру… одной левой? — Он указал на мою больную руку, и его слова превратились в какую-то бессмысленную шутку.

Я вытянул руку и прижал окровавленную ладонь к иллюминатору флайера прямо напротив лица шефа, оставляя на стекле кровавые отпечатки пальцев, чтобы Брэди мог любоваться ими на обратном пути. Он скривил рожу, и дверь флайера с шипением закрылась, отрезая меня от его мира.

Я наблюдал за флайером, пока он не скрылся из виду. Я даже не понимал, зачем я это делаю. Возможно, из-за того, что меня вдруг оставили все силы, я не мог заставить себя пошевелиться. Но мне пришлось шевелиться, и наконец я ушел с площадки, отыскал телефон с охранным экраном. Я попробовал позвонить Элнер, но не мог дозвониться. Я подумал, не аннулировал ли Харон мой личный код связи. Затем попробовал позвонить Мике, но тоже не получил ответа. Тогда я отправился гулять. Я сел в транзит, потом пересел в еще один, и еще… Кружил по бесчисленным, расцвеченным радужными голограммами уровням города, эхом повторяющим друг друга. Время от времени меня останавливал очередной экран-надзиратель и спрашивал про кровь. Я обычно отвечал, что как раз иду в клинику, и он отпускал меня. Я не нашел никакой клиники, поскольку не очень-то хотел найти.

Знакомых я не встретил, никто меня не узнавал, хотя вокруг всегда были люди. Ночная жизнь города, даже такого, как этот, в предрассветный час замирала, но все же по улицам слонялось несколько человек, плавающих в своих черно-белых фантазиях. Они смотрели на меня и сквозь меня, и ни один из взглядов не показался мне дружественным. Когда они проходили мимо, я мысленно следовал за ними, выуживая из голов образы тех мест, куда они направлялись, где уже были… Мне становилось не по себе от этих случайных прохожих, потому что они наблюдали за мной и, может быть, шли за мной. Я уверял сам себя, что мне безразлично, пусть идут… но, когда они уходили-таки своей дорогой, легче не становилось. В этих улицах я был единственным человеком, у которого в голове не было никакой цели и ни одного ответа.

И может быть поэтому я очутился, сам не помню как, на ступенях Пургатория, когда занимавшийся день прочертил видимую границу между морем и небом.

Аргентайн открыла дверь, пристально вглядываясь в меня, недовольно щурясь. Глаза ее туманились сном.

— Иди домой, — посоветовала она и стала закрывать дверь.

— У меня нет дома, — сказал я.

Дверь замерла, оставив щелку — достаточно широкую, чтобы дать просочиться ее любопытству.

— Дэрик?

— Харон.

— Почему? — неохотно спросила Аргентайн.

Я попытался ответить:

— Мне нужно… поговорить, — только и смог я сказать.

— У тебя железные нервы, — сказала она, но дверь открылась чуть шире. Теперь Аргентайн смотрела на меня широко раскрытыми глазами. — Это кровь? Чья? — Она на мгновение вообразила, что это кровь Дэрика.

Я поднял руку.

— Боже! — пробормотала она и махнула мне, приглашая войти.

Полусонный Аспен наложил на рану шов.

— Говорил я тебе подлечиться, — пробурчал он. Стайка нот так и выпорхнула из него, когда он, вставая, задел захламленный стол, стоявший посередине пустой сцены.

— И говорю сейчас… Говорил тогда… и говорю сейчас. — Слова начали складываться в ритм, перестраивая сами себя, обращаясь в музыку, когда песня в его голове начала обретать форму. Аспен потащился обратно в постель, а я слушал его мозг, следуя за актом творения на некотором расстоянии.

— Эй, — Аргентайн помахала рукой перед моим носом. — Где ты?

— Ммм… слушаю, — заплетающимся языком выговорил я, но не сказал, что именно слушаю. Я расфокусировался, чувствуя себя так, словно меня поймали у замочной скважины.

— Что заставило тебя прийти сюда? — спросила она, и в ее словах не было ярости. — В твоем распоряжении целый город. И деньги есть…

Я сидел и таращился на плевательницу, полную жеваных жвачек, как будто именно она хранила тайну универсума. Мое тело гудело, жужжало, как полудохлое насекомое, отчаянно пытающееся перевернуться со спины на брюшко.

— Я не… Ошибочка вышла, — пробормотал я, вставая.

Аргентайн внезапно передумала. Схватив за рукав свитера, она усадила меня обратно в подушки.

— Пришел — так рассказывай, ты, сдернутый. — Она отлепила от стола одну полоску уже кем-то употребленного стимулятора и приклеила ее себе на лоб — средство проснуться и очухаться.

— Приятнее ничего не слышал за весь день. Прямо заслушаться можно, — слабо улыбнулся я, удивленный и обрадованный ее согласием, поскольку знал: будь она в нормальном состоянии, она бы и пальцем не дотронулась до этой полоски.

Аргентайн вытянула шею и тряхнула головой — стимулятор начал действовать.

— Что заставило Харона сотворить с тобой такое? Ты рассказал ему о Дэрике? — В ее голосе опять послышались жесткие ноты.

— Я спал с его женой.

— О Боже! — Она хлопнула себя по лбу. — Ты, должно быть, по-настоящему ненавидишь Та Мингов. — Нет. Это было не так, — мрачнея, сказал я. Аргентайн долго изучала меня, потом пожала плечами.

— И ты не рассказал ему о Дэрике?

— Нет.

— Собираешься?

Я не ответил, потому что не знал, что же я вообще собираюсь делать. Мой мозг был забит напряженным эфиром, и я даже не представлял, откуда он просачивается. Я не мог собраться настолько, чтобы беспокоиться о чем-либо.

— Почему нет? — спросила Аргентайн, словно я ей что-нибудь ответил.

— Думаю, он меня убьет.

Аргентайн коротко рассмеялась.

— Который из двух?

— Оба. — У меня дернулись губы.

Она взяла со стола деревянное блюдо, полное крошек, и вытряхнула их на пол. Робот, клубком свернувшийся у ее ног, всосал крошки в себя.

— Я подумала, что ты, может, пожалел его.

— Которого из двух?

— Обоих, — поколебавшись, ответила она.