Дэвид Герролд - Сезон бойни

И следом за этим страшным прозрением меня опалило раскаленным белым пламенем прозрения нового, столь же ужасного. Все, что я держал под спудом, выплыло наружу и разом навалилось на меня – едва не раздавив в лепешку.

Перед тем как началась война, я был жирным и эгоистичным подростком, злым и обидчивым, занозой в заднице для всех окружающих. Теперь же… Ну, жирным я больше не был и эгоистом, во всяком случае, тоже. Я потерял двадцать три килограмма и научился замечать окружающих. На этом мои достижения кончались. Я превратился в одного из тех людей, которых когда-то ненавидел. Я нарастил такую же толстую шкуру угрюмой озлобленности, которая пугала меня в других.

Я знал правду – просто не хотел признаться себе в этом.

Красота имеет лишь толщину кожи, а мерзость пропитывает до костей – свою злобу к червям я стал применять против людей, причем научился делать это так здорово, что это была уже не поза, а я сам, по сути маленький фашист, которому каждый приступ бешеной ярости доставлял истинное наслаждение. Я превратился в злобного, опасного типа, не способного на искреннее сострадание, любовь или нежность. Я стал точно таким же мерзавцем, какие мучили меня на школьном дворе; единственная разница между ними и мной нынешним заключалась в том, что в словаре моей жестокости реалии были намного страшнее, так как я располагал сокрушительной огневой мощью. И много раз демонстрировал, что не остановлюсь перед ее применением – в том числе и против людей, если понадобится. Свою гору трупов я уже оставил позади – дымящихся и истекающих кровью в грязи.

Слова разозленного Данненфелзера были справедливыми. Модулирующая тренировка не помогла мне достичь состояния просветленности – эффект оказался прямо противоположным. Она научила меня оправдывать, объяснять и извинять мои преступления против людей. Это было так мучительно, что я поневоле смеялся. Помогала ли модулирующая тренировка? Да, помогала. Я больше не сомневался в том, что я делаю.

Но не прекратил совершать дурные поступки – просто перестал истязать себя за них. Да, Джим, ты и в самом деле самовлюбленная, беспардонная, близорукая жопа. Перестань копаться в себе и используй свои таланты там, где они подходят больше всего. Надевай свои десантные бутсы и топай отсюда. Нам надо спасать целую планету.

Дерьмо!

Мы настолько увлеклись спасением этой долбаной планеты, что постепенно превращаемся в еще больших монстров, чем хторране. Нет. Не мы. Я.

Я – проклятый монстр. Убийца, педераст, моральный урод, чокнутый психопат, И это еще мои лучшие качества.

Не скажу за других, но я-то знал, где нахожусь. Я сидел в центре хторранских джунглей, испытывая одиночество и жалость к себе. Горло сводило от удерживаемой внутри бешеной злобы. Я не мог рискнуть выпустить ее наружу. Если я сейчас не сдержусь, то не думаю, что смогу остановиться.

Самую сильную боль причиняло осознание того, что я сам совершил это с собой. Я бросался на каждого, кто был рядом, пока не разогнал всех. Боль одиночества ревела внутри отчаянным громким ревом – ответом была издевательская тишина, в которой слышался лишь насмешливый отзвук моих собственных мыслей.

Но в одном Уиллиг ошибалась.

Война не была самым главным событием моей жизни.

Им была Элизабет Тирелли.

И я никогда не говорил ей об этом.

Если что и могло погрузить меня в меланхолию еще глубже – так только эта мысль. Я хотел немедленно залезть в транспортер и потребовать, чтобы нас срочно забрали отсюда. Хотелось прямиком полететь в Хьюстон, найти ее, где бы она ни была, вытащить с любого совещания или инструктажа, прижать к себе и сказать все. И упасть на колени, и умолять простить меня. И помочь мне стать лучше.

Но, конечно, я этого не сделаю. Я слишком большой профессионал для таких поступков. Сначала мы закончим операцию – дикую, безрассудную авантюру, которую я затеял, которую никто не утверждал, которая, вероятно, вообще ничего не даст и закончится лишь тем, что подольет бензина в бушующий дома пожар страстей.

Если я здесь погибну, она никогда не услышит этих слов.

Так что лучше мне не погибать.

Почти в то же мгновение меня осенило. Можно записать посмертное послание. Чем не выход?..

Вполне подходит. Но меня мутило от одной мысли о записи. Я сел на ступеньку машины и сжал голову руками. Может быть, Уиллиг права насчет войны? Если бы не хторране, я так и остался бы пухлым эгоистичным подростком – на всю жизнь. Но если бы не эта война, я никогда не встретил бы Лиз.

Она так много значила для меня, а я сделал все, чтобы она была несчастлива. Я не заслуживал ее. Будет только справедливо, если она скажет, что никогда больше не захочет видеть меня.

Я весь в дерьме.

Волочащееся дерево – медленно передвигающийся гигант: его подвижность зависит от характера местности.

Средняя скорость волочащегося дерева на мягкой почве чуть меньше одного километра в день. Деревья предпочитают передвигаться в прохладные часы – на рассвете и ранним вечером. Наибольшую активность они проявляют в сырую погоду, их часто можно обнаружить поблизости от озер, болот, топей и речных дельт, однако при необходимости они способны пересекать и засушливые территории.

Волочащееся дерево может жить без непосредственного доступа к воде в течение нескольких недель. Само дерево имеет множественные запасные резервуары по всей сосудистой системе, плюс к этому оно способно извлекать дополнительную влагу и питательные вещества из экскрементов своих квартирантов.

Поскольку стада волочащихся деревьев несут значительную часть своей персональной экологии с собой, они необычайно жизнестойки и приспособляемы, но в то же время для поддержания экологии каждого волочащегося дерева требуется большое количество энергии. Питаясь за счет охоты, волочащееся дерево быстро истощает территорию: В поисках новых источников пищи оно вынуждено постоянно мигрировать. Ему постоянно необходимы новая почва и новые жертвы.

Волочащиеся деревья обычно передвигаются внутри ограниченного района по огромной спирали – сначала наружу, потом внутрь, к центру. Такие спирали могут иметь диаметр до сотни километров. Волочащееся дерево всегда ищет пахотные земли, источники воды, а также животной пищи – для своих квартирантов. Деревья будут пастись на данной территории до тех пор, пока она не истощится, потом они уходят по касательной и начинают новый большой круг.

Волочащееся дерево не столько шагает в прямом понимании этого слова, сколько сопротивляется падению. Просмотр ускоренных видеозаписей показывает, что волочащееся дерево постоянно подтягивает самые задние ноги, выносит их вперед и клонится, перенося на них центр тяжести, чтобы вся конструкция не опрокинулась. Дерево отращивает столько ног, или стволов, сколько ему требуется. Обычно волочащееся дерево имеет более сотни отдельных стволов-ног.