Брайан Олдисс - Освобожденный Франкенштейн

ШЕЙЛА ГРЕГОРИ КМПК1535 0825 901АА 593 К114

Извлечение из записи разговора по открытому телефону между миссис Миной Боденленд и нянечкой Шейлой Грегори (Вест-ЦентралТеле-Кейбл):

— Надеюсь добраться до вас завтра в десять тридцать утра по вашему времени, хотя вполне возможно, что рейс отложат. Вы не могли бы вкратце рассказать, как исчез мой муж?

— Конечно. Временной сдвиг произошел в шесть сорок утра. Он разбудил и меня, и мистера Боденленда, но дети от него не проснулись. Когда я встретила мистера Боденленда в холле, он сказал мне: «Справа за домом озеро и горы…»

Я уже видела все это из окна своей спальни. Снежные вершины гор, вьющуюся по берегу озера дорогу, карету, которую тащила по дороге пара лошадей…

— И мой муж отправился туда в одиночку?

— Он настоял, чтобы я осталась в доме. Я прошла в гостиную и увидела, как он выезжает из гаража на Фелдере. Он направился прямо в только что открывшийся проcтop. Дороги там не было, просто что-то вроде пастбища, и ехал он очень медленно. Потом исчез за деревьями — наверное, это был лес.

Мне стало не по себе.

— Вы не могли убедить его остаться дома?

— Он твердо решил отправиться туда, миссис Боденленд. Мне кажется, он ожидал, что этот временной сдвиг продлится примерно столько же, как и предыдущий — около полутора суток. Возможно, он собирался только доехать до озера и узнать, где оно находится, — это место смотрелось куда как приятнее, чем предыдущая свалка, откуда нас разглядывал детина на лошади. Я пошла сварить себе кофе и как раз возвращалась — я переступила порог гостиной — как вдруг — бум! — временной сдвиг исчез, просто взял да исчез, и все стало как раньше. Я выбежала из дома и стала звать вашего мужа, но все было без толку.

— Двадцать пять минут, вы говорите?

— Да. Я вернулась в дом и позвонила в полицию, а потом отправила вам депешу. Тони и Полл были просто вне себя, когда проснулись. Они плакали и звали вас и свою мамочку весь день напролет.

— Передайте им, что я уже на пути домой. И пожалуйста, не выпускайте их на улицу. Вы, вероятно, уже слышали — общественный порядок рушится. Мир просто сходит с ума. Запрограммируйте роботов на защиту.

Чтобы не поддаться безумию, надо все записать. К счастью, от старых привычек не так-то легко избавиться, и мой диктофон как обычно валялся в машине среди прочего барахла. Начну с того момента, когда стало смеркаться.

По жутким дорогам я кое-как умудрился подъехать к какому-то поселку или крохотному городку. Завидев вдалеке первые дома, я съехал с проселочной дороги и припарковал Фелдера позади нагромождения камней, где, как я надеялся, он не привлечет ничьих взоров и спокойно проведет всю ночь. Какие бы проблемы ни сулил мне город, я счел, что вызову меньший переполох, явившись туда пешком, а не на четырехколесном экипаже без единой лошади. Они тут явно ни о чем подобном и не слыхивали.

Из съестного у меня была лишь шоколадка, которую Тони забыл в машине, да, чтобы запить ее, банка пива в холодильнике. Мои потребности в еде и постели превзошли все мои ожидания.

Хотя я до сих пор и держался подальше от людей и населенных пунктов, я понимал, что очутился в довольно-таки населенной части земного шара. За день я заметил издали немало людей. Открывающийся вокруг ландшафт явно принадлежал к альпийскому типу — с просторными зелеными долинами, над которыми возвышались горные пики. Вдалеке они становились все выше, и их венчали снежные шапки. На дне долин журчали пенистые потоки, вились дороги и тропы, то тут, то там возвышались живописные городки из сбившихся в кучу симпатичных деревянных домов. Над каждым городом высился шпиль местной церквушки; каждый час трезвонили на них церковные колокола, и их ясный звук повисал над долинами в прозрачном воздухе. Весенние цветы усыпали горные склоны. Среди высоких трав паслись коровы с чопорными колокольцами на шее, позвякивающими при каждом их движении. А над ними, на высокогорных лугах, лепились крохотные деревянные хижины.

Короче, местность тешила глаз и успокаивала душу. В Техасе, само собой разумеется, ни на что подобное не наткнешься — по крайней мере на миллион лет в обе стороны. Ну конечно же, это смотрелось точь-в-точь как Швейцария.

Я хорошо знаю Швейцарию — или, по крайней мере, знал ее в свое время.

Годы, проведенные в американском посольстве в Брюсселе, не прошли для меня даром. Я научился бегло говорить по-французски и по-немецки, а все свободное от службы время, которого я старался выкроить как можно больше, провел в путешествиях по Европе. Любимой моей страной стала Швейцария.

Кончилось тем, что я купил шале неподалеку от Интерлакена.

Итак, я направился в городок. Табличка на его окраине поведала мне, что зовется он Сешероном, а также сообщила расписание месс. Нависающие прямо над улицей балконы, у каждой стены — аккуратные, словно на картинке, поленницы дров. Богатое благоухание навоза и дыма от сгорающего дерева пикантно щекотало мои пресыщенные ноздри. А вот и порядочных размеров постоялый двор, старомодными буквами возвещающий, что зовется он отель «Дежан». Снаружи он был изукрашен изящными рожками серны и развесистыми оленьими рогами.

И тут я вздрогнул — надо же, прямо у низких дверей двое мужчин сгружали с телеги самую настоящую медвежью тушу! Я никогда раньше не видел ничего подобного. Вдобавок выяснилось, что я понимаю разговор этих людей; хотя их акцент и звучал для меня странновато, сам французский оказался вполне понятным.

Я вошел в светлую и уютную комнату с низким потолком, освещаемую керосиновыми лампами, и ко мне с приветствием обратился хозяин. Он засыпал меня подозрительными вопросами и в конце концов показал, похоже, самую захудалую комнату во всем доме — над кухней, с окном на курятник. Для меня это не имело значения. Служанка принесла наверх воды, я умылся и прилег отдохнуть немного перед обедом. Я заснул.

Проснувшись, я понял, что не имею ни малейшего представления о том, который сейчас час. Временной сдвиг нарушил все мои биологические циклы. Я знал лишь одно: на улице темно, и темнота эта сгустилась отнюдь не сию минуту. Я лежал, захлестнутый своего рода изумлением, вслушиваясь в богатейший мир звуков вокруг меня. Просторное деревянное шале пело и скрипело, словно галеон, несущийся под всеми парусами. Мне были слышны и голоса дерева, и людские голоса; откуда-то долетали обрывки музыки и песен.

Где-то позвякивали колокольчиками коровы, должно быть, их загоняли на ночь в стойла. А до чего изумителен оказался мир запахов! Пожалуй, главной моей мыслью было: Джо Боденленд, ты таки удрал из двадцать первого века!