Богдан Петецкий - Только тишина

В пять минут шестого я занял место в кресле перед экранами и принялся просматривать испещренные микроскопическими значками ленты, словно те и в самом деле могли сообщить мне о земных экипажах нечто большее, а не только то — что они еще существуют. В полшестого я поднялся, прогулялся по кабине, съел тюбик концентрата. Снова уселся, вытянул ноги, откинул голову на спинку. Прикрыл глаза, и тут тишина обрушилась с такой силой, что кресло подо мной задрожало. Желудок подкатил к горлу. Я вскочил и несколько секунд изо всех сил сопротивлялся всеобъемлющей слабости. При малейшем движении головой била колоколов ударялись непосредственно мне в виски. Словно это именно они издавали такие металлические, вибрирующие от голоса далеких колоколов звуки.

Меня трясло так с четверть часа. Потом прошло. Я встал. Вновь закружил по каюте. Подходил к нише с диагностической аппаратурой, возвращался, огибал стол, останавливался возле экранов и вновь направлялся к нише. Я ни о чем не думал.

Вскоре после шести я направился к тамбуру. Вышел наружу и углубился в лес. Немного прошелся по просеке, развернулся и уткнулся в стену зарослей. Каску я не одевал. Вернулся измученный, избитый, с окровавленным лицом и ладонями. И не оставил там, в чащобе этой, ни одного из звуков, вынесенных из кабины. Впрочем, я на это и не рассчитывал. Ни на что я не рассчитывал.

Входную дверь я оставил открытой. Мне пришло в голову, что я приду и не услышу его крика. Или — что он слишком тихо заявит о себе. Что его заглушат сирегы, гудки, колокола. Я развернул кресло так, чтобы можно было видеть залитую остатками дневного света опушку леса перед выходом. Я сидел и вслушивался в собственное дыхание. Как же это я до сих пор не сообразил! Я зажимал нос, набирал воздуха в легкие, и тогда на секунду, на долю секунды остальные звуки исчезали.

Когда фотоэлементы включили освещение, а край леса за дверьми стал просто черным прямоугольником, я поднялся и запер базу. Вышел в центр кабины, сбросил ботинки. Расстегнул комбинезон и остановился.

Нет. Пока еще нет. Ведь и без того заняться мне нечем.

Я снова уселся. В десять минут девятого мне вздумалось поговорить.

— Хорошо было задумано. Вести себя так, что свихнуться можно. Я и сам бы лучше не выдумал.

— При условии, — добавил я, призадумавшись, — что он знает, как это воздействует. Слух. По сути дела, это только слух. Акустический фон. Трудно сказать, чтобы его не было. Он просто несколько иной…

— Несколько, — хмыкнул я. — Вот именно. Я и сам бы до этого додумался. Несколько иной. И ничего больше.

Я замолчал. Но ненадолго.

— Думаешь, — поинтересовался я, — он специально это делает? В таком случае, то, о чем он говорил, не лишено определенного смысла.

— Не то, о чем он говорил, — возразил я, — а то, что он вообще говорил. Суть не имеет значения. Потому он и корчил из себя отрешенного. Неприспособленного, словно из старинных мелодрам.

— А ты? — едко поинтересовался я. — Вместо того, чтобы сунуть его в гибернатор и поставить рядом автомат, на случай, если того мучает бессонница, вел себя как оскорбленный любовник. «До свидания». И всего-то. А если не явится? Снова отправишься в лес? С датчиками? На это может немало времени потребоваться. Если, к примеру, он уволакивает сейчас куда-то свою спящую принцессу по поляне, поросшей цветочками. Времени ты предоставил ему сверхдостаточно. Он теперь вполне не может быть уже в скольких-то километрах. Отыщет в кустах твою машину. Отправится на поиски другой базы. А поскольку та окажется занятой, то попросит хозяина переселиться к тебе. Так что пройдет сколько-то там десятков лет — и ты имеешь шансы прославиться. Если, разумеется, останется кто-либо из тех, кто сможет сказать тебе «спасибо».

Я поднялся. Подошел к стене и, не отдавая отчет в собственных поступках, прижался к ней ухом. Простоял так какое-то время. Потом оттолкнулся плечом, качнулся и только теперь скинул комбинезон, одним резким движением. Я почувствовал, что начинаю потеть.

— Смотри, — попросил я сам себя. — Сейчас пожар начнется.

В горле пересохло. Я смочил языком губы и продолжал:

— Никаких глупостей, — собственный голос показался незнакомым. — Спать ты будешь один. Не так, как он. Если это правда, что он вообще тут был. Что там существует эта заросшая просека.

— Об этом уже говорили, — возразил я.

И пожал плечами.

— Верно, — согласился. — Хватит на эту тему. Что же наверняка, то ты можешь обеспечить себе исключительное право на эти колокола. За это ты заплатил. И немало, как кажется. А как ты это сделаешь — пораскинь головой. Ты прав. Пока об этом говорить не стоит. Довольно.

Я прижал ладони к вискам. И продолжал их так какое-то время, словно поджидая, пока заживут ободранные места.

Он пришел на четвертый день, в полдень. Я стоял согнувшись, повернувшись спиной к поляне, меняя ленту в регистрирующем автомате. Услышал сигнал и сразу же после этого его оклик. Он закричал «человек идет» или что-то в таком духе.

Я распрямился, захлопнул крышку, проверил работу и только потом обернулся.

Он стоял на краю поляны, сильно наклонившись вперед. Его ноги скрывал подлесок. Словно в силки попал. Лицо повернул в мою сторону. Но не кричал больше. Ждал.

Я осмотрелся. Ни один из автоматов не изменил положения. Если бы какой-нибудь зверь пытался подобраться со стороны леса, я услышал бы его на километровом расстоянии. Не говоря уж о человеке. За просекой наблюдали два автомата. Снабженные набором датчиков и излучателями. Только птица могла бы явиться для них неожиданностью. Или что-то такое, что могло не хуже птицы пользоваться воздухом.

Гумми, кем бы он ни был, уж наверняка не походил на птицу. Когда он выбрался наконец на полянку и пошел мне навстречу, его неторопливые, тяжелые шаги звучали как удары. Но ведь до этого-то он двигался так, словно умел проходить сквозь деревья. И парить в нескольких сантиметрах над землей.

Я, не пускаясь в разговоры, направился к тамбуру. Допустил его на расстояние шага в три и внимательно рассмотрел. На нем был легкий комбинезон, словно он намеревался сделать небольшую пробежку. На плечи накинул куртку, но не такую, чтобы под ней можно было что-то спрятать. Карманы не оттопыривались. Странно, что он разгуливает по лесу без оружия. Если это именно его запись предупреждала меня насчет… зверушек.

Я вошел первый. Остановился в проходе и продолжал. Он закрыл за собой дверь. Ловко, без всяких выкрутасов. Только тогда я повернулся и прошел в кабину. Остановился возле экранов, указал на кресло.

— Я пришел, — сообщил он, садясь.

— Вижу, — отрезал я.

Мы довольно долго молчали.

— Мне остаться? — наконец спросил он.