Богдан Петецкий - Только тишина

— Навсегда?

Он улыбнулся. Выглядел немного лучше, чем тогда, при первой встрече. И стал как бы немножко менее исхудавшим. Побрился. Глаза ожили. И только вокруг них, особенно при припухшим векам была заметна усталость.

— Лучше жить самому по себе… — негромко сказал он.

— Короче. — подхватил я. — Кому как не тебе это знать. Что до меня, то я сразу, с самого начала — сам по себе. Можешь поверить на слово… А почему, собственно, — я сменил тему, — ты не построил другой гибернатор, для себя? Опыта не хватило? Автоматы скопируют конструкцию, имеющуюся на базе, тебе даже не придется аппаратуру рассчитывать. Или, — добавил я с нажимом, — ты для того и остался, чтобы именно с той, первой аппаратуры глаз не спускать? Решил, что миллионы возле города, работенка как раз для меня, а твоя девушка заслуживает чего-то большего?

Он ответил на это молчанием. Отвернулся и принялся разглядывать экраны. Словно забыл, о чем я говорил. Но все-таки отозвался в конце концов, с явным усилием:

— Я об этом не подумал…

Оставалось только рассмеяться.

— Скажи уж просто, — небрежно обронил я, — что спать тебе расхотелось. Тебе захотелось пожить одному. Что бы позабыть, как это — когда тишину слушают вдвоем. В это, на худой конец, я бы еще мог поверить. Но тебя ведь это не волнует, верно? Иначе ты выдумал бы что-нибудь немножко менее невероятное. Короче, — рявкнул я, — говори, что тебе нужно?! Из-за чего ты ждал меня возле базы? Зачем пришел? Но отвечай так, чтобы мне не пришлось переспрашивать. Я этого не выношу. Ну?!

Он заколебался. Взглянул на меня исподлобья. Бесшумно пошевелил губами и сместился ближе к креслу. Словно хотел, чтобы я оказался рядом, если в том окажется необходимость.

— Не понимаю, — начал он. — Это ведь ты шел туда…

— Не расслышал? — перебил я. — Тебе следует отвечать коротко.

— И честно?! — добавил он.

Я подтвердил:

— И честно.

Он наклонился на несколько сантиметров. Спинка кресла послушно последовало за его спиной. Он наклонил голову так, что подбородком касался кармашков на груди. Мгновение я надеялся, что он что-либо предпримет. Ждал этого. Тогда сразу несколько оказались бы решенными.

Он сидел так, словно стрела, пошедшая вслед за тетивой, после чего руки его расслабились. Он обмяк в кресле и отвернул голову. Но голос его прозвучал твердо:

— Как угодно, — заявил он. — Я ничего не хочу. — И тут же добавил с нажимом: — Пока.

Я кивнул.

— Это я понял, — ответил ему спокойно. — В такое можем и сыграть. Остается вопрос: на что. Например: что для тебя означает: «Пока»?

Он довольно долго молчал, потом передернул плечами и пробормотал что-то, чего я не разобрал.

— В такие игры я не играю, — заявил я.

Он повернулся ко мне лицом. Глаза превратились в щелки. Снова. Вот таким он мне нравился. Он дыхал быстро, но не слишком быстро. Его тело едва заметно вздрогнуло.

— Предупрежу тебя, — выдавил он. — Могу обещать только это. У тебя осталось время…

— При условии, — негромко добавил я, — что я не замечу этого… предупреждения, верно?

Его лицо подобрело.

— Жаль, — печально произнес он, — что мы раньше не познакомились, пока все это не началось. Мне кажется, мы могли бы друг друга понять…

Я согласно кивнул.

— Жаль. Это даже странно. Если, как ты говоришь, ты из Центра…

Он напрягся. Может, впрочем, мне только показалось.

Развлечения близились к концу. Таким образом можно переговариваться сутками, но так ни к чему и не прийти. Мы поняли это одновременно.

— Ты думаешь, — произнес он, растягивая слоги, — что ты один имеешь право задавать вопросы? Ты на дежурстве, верно. Но несешь-то ты его после меня. Что тебе надо было на соседнем холме?

— Оленей, — быстро ответил я. — Ты спугнул мне стадо. Случайно не заметил, куда они побежали?

Он поднялся. Я невольно отступил назад. Коснулся спиной стены. Стало холодно.

Он прошел в противоположную часть кабины и остановился. Взгляд его скользнул по дверце в нишу гибернатора, по пульту диагностической системы, по выводам стимулятора. Сместился в направлении главного экрана и без всякого интереса остановился на нем.

Он нес дежурство передо мной. Отлично. Но теперь ведь я его несу. До определенной степени я согласен не обращать внимания на его присутствие. Если решить, что я и в самом деле должен знать, что он здесь делает. Но не больше.

Не прошли мимо его внимания и показания индикаторов. Он провел кончиками пальцев по поверхности пульта, словно проверил, нет ли на нем пыли, и двинулся дальше. Через какое-то время я услышал шипение. Это он насвистывал сквозь зубы. Какое-то время я пытался уловить хоть намек на какую-либо знакомую мелодию. Ничего не вышло. Наверно, он сам не соображал, что делает. Или же это относилось к его репертуару? К повседневной игре с тишиной?

Он ускорил шаги. Кружил возле стола, высоко поднимая ноги и мелькая в воздухе подошвами. Раскачивался взад и вперед, покачивая головой в такт.

Я стоял неподвижно, очарованный. Неподдельный средневековый шаман, впадающий в транс.

Он перестал насвистывать. Какое-то время вел себя тихо, потом зажмурил глаза и раскрыл рот, словно намереваясь закричать. Но издал только пронзительный шепот, словно ребенок, имитирующий работу ракетных двигателей. Прежде, чем я понял, что происходит, я услышал собственный голос. Я отвечал ему. Ноги мои двигались.

Я стартовал. И сумел отправить одновременно пять кораблей, а не два. Редко случалось, чтобы через тридцать секунд полета они все еще издавали какие-то звуки.

Стиснул зубы. Шипение перешло в громкий, вибрирующий шум. Легкие мои превратились в дюзы, изрыгающие столбы газа. Я выстреливал из себя в тишину. И не только из себя. Изо всей базы, стены которой пропитались ей за долгие последние годы.

Он заговорил. Отрывистые, ничего не значащие слова, лишенные какой-либо связи. Подключил к креслу. Перегнулся на животе через подлокотник, взмахивая руками, словно плыл. Я понял, что он выбрался наружу корабля, все всех и всяческих орбит. Крикнул ему о том. Попытался симитировать акустический пеленгационный сигнал. Но остался возле стены. Мне достаточно было голоса. Я повторял про себя последнее курсовое задание, смысл которого до меня не доходил, но это не мешало мне ощущать небывалое чувство легкости. Я сделался лишенным веса, казалось, я мог бы не хуже Гумми плавать по воздуху.

Это был подлинный полет. Я взялся за управление и принялся насвистывать, как обычно после последнего сообщения со стартового поля. У меня была своя излюбленная мелодия. Трудно даже сказать — излюбленная. Просто мелодия, которую я услышал когда-то и по непонятным причинам запомнил нехитрый ее мотивчик.

Он принял мой ритм. С минуту прислушивался, потом подтянул фальшивым вторым голосом. Оторвался от кресла и начал кружить по кабине, прихлопывая в ладоши. В воздухе жили только наши вопли. Его и мои. Ничего больше.