Богдан Петецкий - Только тишина

Гумми был искренен, избегая тишины. Той тишины, о которой говорил с обожанием столь же безграничным, сколь и фальшивым.

Это дало мне шанс. Разумеется, если я верно оцениваю ситуацию. Я тоже допустил ошибку. Поскольку ничего не следовало откладывать «на потом». Я не был историком, но читал несколько книг о Святой Инквизиции. А также о прочих инструкциях, действующих при помощи слепо послушных функционеров, не понимающих, что раздувшаяся до гротескных размеров идея, которая некогда объединяла их, давно уже утратила свои положительные общественные функции и сохранялась лишь как выражение личных амбиций ее предводителей.

Фанатизм нуждается в лидерах. Тот в потрепанных брюках принадлежал к ним. Или был единственным. Это тоже давало мне шанс. Если только мне удастся устроить контакт с другими. И мне снова на ум пришел Гумми.

Оставим это пока. Достаточно того, что я пришел в себя. Пройдет еще несколько минут, прежде чем я смогу сказать, что знаю, чего хочу. А точнее, каким образом хочу этого достигнуть.

Лес стоял неподвижно. Со стороны построек не доносилось даже самых слабых звуков. Мужчина молчал.

Неожиданно меня ударило его голосом. В нем не оставалось ни следа смеха. Он сделался более бесцветным. Более тихим. Напоминал шипение на грани взрыва. В нем звучала одна только ненависть. Концентрированная и конденсированная, как ракетное топливо. Столь же чистая и столь же нечеловеческая.

— Ожидать, что ты что-либо поймешь! Информационные структуры, протезы, стимуляторы, поля и токи. Вот твой мир. И ты хочешь посмотреть мне в глаза?! Знаешь, что ты такое? Машина. Ты способен только выполнять приказы. Как любой из автоматов. Это я представляю здесь Землю. Ее подлинные ценности. Тишину. Тишину, ясно тебе?

— Это все я уже слышал, — ответил я спокойно. — Не знаю, правда, на что столько шума, поскольку на всем континенте кроме вас и меня нет ни одной живой души. Города молчат, земля поросла лесом. Но это уже твое дело. Понимаю, вы не отправились спать с остальными, чтобы пожить в тишине. Вы ее получили. Так что вам еще надо.

— Твою базу.

— И только то?

— Мы вновь стали людьми. И не откажемся от этого. Никто из нас не переживет возвращения в город. Но дело не только в жизни. Дело в гораздо более важном. Во времени и пространстве для созревания. Твое общество — зеленое и кислое. Как едва выросшие помидоры, ползущие по ленте транспортера в цех переработки. Вы не в состоянии подождать, пока что-то созреет. Лес, поле, животные. Жажда или голод. Мысли людские и сам человек.

— И потому, — перебил я, — такой мир ты намерен уничтожить? И тоже на полпути? Тоже зеленый и кислый, как ты сам выражаешься?

— Я не собираюсь ничего уничтожать, — в его голосе послышалось словно бы удивление. — Наоборот.

Я взял себя в руки. Был рад, что он не может видеть выражение моего лица.

— Понятно, — сказал я. — Землю ты уничтожать не намерен. Только тех людей, что не умеют ждать. Начнешь с начала. Создашь новую человеческую породу. И ты в самом деле думаешь, что она будет лучше? Что история пойдет по другому пути?

Он ответил не сразу. Я услышал шорох. Он отошел. Когда же заговорил, то голос его прозвучал как бы из-за деревянной стены. И более глухо.

— Ты ничего не понимаешь. Я не собираюсь ничего уничтожать. Ни Землю, ни ем более людей. Нас тут семеро. И никто не хочет возвращаться в твой мир. Мы не позволим лишить себя тишины. Ни теперь, ни через шестьдесят лет. Ни через восемьдесят. До тез пор, пока мы живы. А потом делайте, что хотите.

Я шевельнул головой. Тело как током пронзило. Я зашипел и замер.

И тут же услышал:

— Только от тебя зависит, как долго тебе придется так сидеть. Ты знаешь, чего мы от тебя хотим.

Я глубоко вздохнул. Боль понемногу проходила. Я мог говорить.

— Базу, — я скривился. — Знаю. Хотя и не понимаю, зачем. Долинка эта вам надоела? Тут же тише, чем там, наверху. Если вы о том тревожитесь.

— Это уже не твоя забота, — голос мужчины окреп от нового прилива ярости. — Мы не намерены играть с тобой в кошки-мышки. Или заниматься уговорами. Ты должен дать нам пароль к автоматам. Не бойся. После себя мы приберем. Ты вернешься к своим концентраторам-стимуляторам, словно туда никто никогда не заглядывал.

Значит, мне предстоит вернуться. Ничто не было в состоянии удивить меня. За исключением единственного этого.

— Ты хочешь только пароль? — бросил я.

— Да.

— Я скажу тебе, как он звучит: «Тишина».

Он довольно долго молчал. Я слышал, как он набирает побольше воздуха.

— Врешь! — взорвался он наконец. — Гляди. Эта забава может тебе дорого обойтись. Пойдешь с нами.

— С удовольствием, — ответил я. — Как только окажусь вблизи базы и назову настоящий пароль, автоматы сделают все, что я им прикажу. Тут вам и конец.

Он прыгнул. Я услышал, как он подскочил ко мне. Почувствовал на губах его дыхание.

— Ты… — прошипел он. — Ты мне руки целовать будешь, если живым останешься!

Я ждал. Потом, растягивая слоги, произнес:

— Я должен знать, почему вам так не терпится, чтобы попасть на базу.

Он долгое время висел надо мной, низко наклонившись. Я кожей чувствовал бьющее от него тепло. И запах загнанного животного. Наконец он выпрямился. Я услышал хруст его костей. Он тяжело дышал.

— Я скажу, — заговорил он хриплым шепотом. — Нет ни малейшего значения, будешь ты знать или нет… — он замолчал и перевел дыхание. Успокоился. Его голос вновь обрел высокое, монотонное звучание.

— Мы внесем небольшую поправку в программу, которая приготовлена для гибернатора. Не восемьдесят лет, а сто двадцать. Вот и все.

Да. На этот раз и в самом деле все. По крайней мере, что касается его. Рассчитывает, что выиграет еще эти девяносто-сто лет. Он и шестеро остальных. Были детьми, когда началось все это. И хотят сохранить покой, все то время, пока живут. А потом пусть творится что угодно.

Они и в самом деле этого хотят?

— Недоработочка, — уверенно заявил я. — При помощи аппаратуры, установленной на базе, сделать такое не удастся. Я могу подать сигнал аварийного пробуждения. Но ничего больше. Любая попытка изменения программы может окончиться только пробуждением миллионов людей. Или же их гибелью. В случае одновременного отключения источников энергии. А к нужной централи управления, вблизи гибернатора, ты не подойдешь ближе трех шагов. Силовое поле. Преграда намного более надежная, чем мои автоматы.

Я вновь услышал его смех. Ко всем предшествующим в нем добавилось нотка триумфа.

— Не придуривайся, — заявил он. — Мы были в Централи. Я видел схемы. И можешь быть уверен, с твоей аппаратурой я справлюсь.

Это он был в кабинете Тарроусена. Я оказался прав. Только удовольствия от этого никакого.