Богдан Петецкий - Только тишина

— Нет, — твердо заявил я. — Не справишься. В лучшем случае, убьешь их всех. Но, допустим на мгновение, тебе удастся. Этот гибернатор ты перепрограммируешь. Приостановишь еще на сорок лет жизни на одном континенте. А остальные? Материки? Острова? Ты знаешь, сколько их?

— Знаю, — хмыкнул он. — Я видел планы. Да и не твои это заботы. Шестидесяти лет достаточно, чтобы довести дело до конца. Любое дело. Или ты не согласен?

Я закрыл глаза. Почувствовал, что теряю сознание. Собрался со всеми силами и заставил себя очнуться. В моем распоряжении не так много времени. Совсем немного, если прикинуть. В отличие от него. От всех них. На этот раз он сказал правду.

— Я могу согласиться, что вы наберетесь опыта, — я пытался говорить безразличным тоном, хотя каждое отдельное слово просверливало мне череп и отзывалось болезненным эхом по всему телу. — Меня только одно настораживает, — продолжал я. — Почему вы не используете автоматы? Ведь они в городе только того и ждут, что вы придете. От роботов-поваров до самоходных саперных установок. На таких вы можете проехаться в мою базу и обратно. К чему тогда вся эта комедия?

Я немного рисковал. Догадывался, что он мне ответит. И не ошибся.

— Это для тебя комедия. А для меня и моих людей — вопрос жизни. Ты же калека. Слепец. У тебя ни глаз нет, ни носа, ни губ, ни рта, ни коры мозга, ни протеза. Преобразователи и датчики информационной аппаратуры. Единственное, на что твои пальцы способны — это нажимать на клавиши, да командовать автоматами. Ты не ощущаешь, где кончается твоя кожа и где начинается оболочка скафандра. От рассвета до заката ты существуешь в непрестанном реве толпы, среди шума машин, среди отупляющего грохота разрываемой атмосферы. Ничего ты не знаешь. Ничего.

— Да, — спокойно согласился я. — Ничего не знаю.

Я чувствовал, что через минуту, через долю секунды потеряю сознание. С меня этого и в самом деле было предостаточно.

Молодые люди, обремененные дефектами адаптационных процессов предшествующих поколений. В конце концов они добрались до своего куска пирога. Сколько таких, как они, уцелело в мире? Сто экземпляров? Пятьдесят?

И откуда они взялись? Может быть, их родители никогда не сталкивались с генной инженерией. Или они сами пережили в детстве шок, который прошел, не замеченный опекунами. Случаю было угодно, чтобы они собрались вместе. Может, в каком-нибудь заповеднике, с рюкзаками за спиной и водицей в флягах. Им было хорошо в тишине. Они вбирали ветер полной грудью, глаза устремлялись к зеленой линии горизонта, им казалось, что они глубже проникают в смысл собственного существования, что живут наконец-то полной жизнью. И когда подвернулась возможность провести в тишине то время, что отпущено человеку на дела его, они не колебались ни секунды. Бедняги. Ни одному из них не пришло в голову, что, как бы плохо не выносили они современную цивилизацию, она — одна-единственная свойственная для них среда обитания. Что любая другая окажется в сто, в тысячу раз более скверной. Хотя бы ими и оказались их собственная планета, их родной город, только лишенные движения и акустического фона. Их предки, молодежь времен кризиса цивилизации, курили марихуану. Времена изменились. Адаптация — процесс столь же упорядоченный и управляемый, как и воспитание. А недобитки неприспособленных, юноши и девушки с генетическими отклонениями, наркотизируют себя тишиной. Эти вот сделали из нее нечто наподобие божества или религии, которая вырвалась у них из-под контроля. Точно так же поступали и их предки. Хотя бы, сталкиваясь с силами природы. Творили идолов.

Да. Это лишь тишина.

Я попробовал еще одно.

— А олени? — спросил я чуть ли не шепотом. — Старательно запрограммированные автоматы, обтянутые шкурой? Куда ты их поместишь? Как-то я не заметил, чтобы вы дергали их за веревочки. Не говоря уже об изготовлении. Значит, те же самые клавиши.

— Они — из лома, — проворчал он. — А сделали мы их сами, тут. Всего восемь экземпляров. Ты же замаскировал базу.

— Я?

Да, база была замаскирована. Ее следовало выследить. Первые экземпляры они апробировали на моем предшественнике. Но не учли его впечатлительности. Уничтожил две-три штуки. Осталось ровно столько, чтобы справиться со мной. Они не транжирили свои возможности.

— А почему именно олени? — полюбопытствовал я.

И подумал:

Это голова. С ней обошлись не вполне ласково. Иначе с чего бы я стал задавать такие детские вопросы.

Это должен был быть зверь. Достаточно крупный, чтобы напугать меня, когда тот устраивал видимость атаки. Такой, чтобы обратить в бегство. Куда? На базу. На глазах у любопытствующих, которые не знали, где же ее искать. Какая-либо конструкция или человек с самого начала предупреждают, что я не один. Следствие: я начинаю действовать. Более успешно, чем после визита Гумми. Впрочем, потом им стало не до этих тонкостей. Нужда в них отпала. Наоборот. Решили заманить меня. И так, чтобы я пришел без автоматов.

— Должен признаться, — прошептал я. — Что все довольно стройно укладывается. По крайней мере, до определенного момента.

— Именно, — бросил он. И захохотал. В его голосе опять зазвучали торжествующие ноты. — До того момента, когда мы заменим программу гибернаторов. Так как же звучит пароль?

Я какое-то время шевелил губами. Попытался стиснуть кулаки, но руки потеряли чувствительность. Я почувствовал, что падаю. Земля начала вертеться вокруг меня.

— А вот этого, — выдавил я, — я не скажу тебе никогда…

Ствол у меня за спиной исчез. Я оказался в воздухе. Прорезь между слоями бинта потемнела. Это не было падением, это был полет. Достаточно длительный, чтобы возвращаться было не к чему.

Я шел просекой вверх по склону. Я знал, что следует поторопиться. Решил пуститься бегством до виднеющейся на расстоянии десяти метров ветви, низко повисшей над дорогой как надломленный шлагбаум. До этого такими же пунктами отсчета были стволы буков, поросли папоротника, выступающие из почвы камни.

Я прошел мимо ветви и двигался дальше, шагая ровно и размеренно, как автомат. Боль утихла, теперь я ощущал под черепом лишь тупую, медленную пульсацию. Словно внутри моей головы дышал погибающий от жажды зверь.

Я не мог бежать. Пока еще не мог. Время от времени я поворачивал голову и прислушивался. Тишина.

По сути дела, меня нисколько не касалось, что происходило у меня за спиной. Если ноги несут меня в неспешном ритме, то не потому, что я не могу принудить их к послушанию. Я не хочу бежать. Не вижу в том необходимости.

С первого же мгновения, как сознание вернулось ко мне, я не мог отделаться от чувства безопасности. Может, причина крылась в том, что я услышал от мужчины в продранных брюках. Может, тишина обернулась ко мне новым своим ликом, вызывающим не страх, или хотя бы настороженность, а лишь сочувствие? Забавно. Ведь фактически ничего не изменилось. Я и теперь оставался животным. И когда они наконец-то меня догонят, задержу их не дольше, чем на пару минут. И на этот раз не стану ждать, чтобы они удалились, не попрощавшись.