Геннадий Прашкевич - Малый бедекер по НФ

Азиз-ака(взволнованно): Выходит, что и Северный полюс совсем недалеко? Выходит, он в твоем огороде?..

Пиримкул Кадыров(Лиде): Вы действительно занимаетесь точными науками?..

Прозаик Шаир Усманходжаев(очищая лепешкой чашку): Бедняка не бей, не ругай — халат ему порви. Так он больше расстроится…

Арон Шаломаев(огорченно): В сорок лет саз в руки возьмешь — настраивать на том свете будешь… Я знаю…

Азиз-ака(представляя присутствующим вошедшего в столовую громадного человека с еще более громадной бритой головой): Дивитесь. Это один маленький писатель из горного района…

Евгений Березиков:Когда я говорю с Лениным…

На огромной запущенной даче писатель Евгений Березиков показал нам с Лидой законченные живописные полотна и просто отдельные наброски: тревожные мистические лица, как цветы, как странные ткани, прорастающие одно в другое («Я пишу сразу набело. Гуашь, масло. Вариантов не бывает. Как увидел, так написал».)

Фиолетовые звери наклонялись над пропастью.

Откуда все это?

Он объяснил: с начала 70-х чувствует воздействие некоей высшей силы, наяву встречается и разговаривает с Рейганом, с Горбачевым, с Черненко, с Рерихом. (Особенно Черненко меня потряс.) Перед смертью Леонида Ильича Брежнева увидел над Кремлем Ленина — грандиозного. «Никогда бы об этом никому не сказал, но в этом году получил разрешение свыше».

Тут же прочел длинную главу из работы «Вступления в полтергейст» — так сказать, теорию этого дела.

Кряжистый мужик.

Руки не писателя, а экскаваторщика.

На полке роман «Бухара», получивший множество премий.

Груда записных книжек разных лет («В них все мои разговоры с Лениным, с Рейганом, с Рерихом, с Горбачевым, с Черненко. Видите, сколько книжек? Столько нельзя подделать, правда?»).

Учкудук.

Сухой ветерок. Отвесное солнце.

Песок, кое-где прикрытый редкими кустиками ферулы.

Раскаленные камни. Бирюза, каракурты в выработанных жилах.

«И Учкудук, и Киндерли, и русский флаг над белой Хивой…» Хива совсем не белая, возмущался Николай Гацунаев неточности Николая Гумилева.

Дом геолога Сени Шустова, принимавшего нас, стоял в последнем ряду.

Прямо за окнами начинались Кызылкумы. К девяти утра температура поднималась под сорок. Вертикально поставленные листья серебристой джидды не давали тени. Все видимое пространство занимал песок, а по горизонту, как в приключенческом фильме, прогуливались два—три темных смерча. Они грациозно изгибались то в одну, то в другую сторону и можно было часами следить за их таинственными перемещениями.

В далеком городе Вильнюсе у Сени Шустова жил близкий друг. Звали его Римантас Страздис и он занимался историей. Вот только его Сеня, живший довольно замкнуто, посвятил в сущность сделанного им открытия.

Причины тому были.

В студенческие времена Сеню и Римантаса таскали по одному делу.

Ну, запрещенная литература и все такое прочее, поэтому Сеня капитально верил другу. Тем более что жизнь Римантаса понемножку сложилась: он преподавал в университете, откуда в сорок восьмом его отца, известного литовского историка, увезли в Сибирь за «…идеализацию средневековья времен великих князей Гедимина и Витовта». В результате многолетних размышлений Сеня пришел к твердому выводу, что планета Земля это не остывающий сгусток бездушной материи, а живое космическое существо. По-настоящему живое. И чем сильней мы травим планету ядохимикатами, чем сильней обезображиваем ее тело великими стройками и величественными каналами и сотрясаем взрывами атомных и водородных бомб, тем сильней планета нервничает: насылает на людей чудовищные цунами, сносит оползнями и лавинами поселки и целые города, сдергивает с орбит спутники и самолеты, выплевывает потоки вулканической лавы, наконец, истерично дергается в конвульсиях чудовищных землетрясений. Короче, как всякое нормальное живое существо, находится в состоянии перманентной войны с человечеством. Всеми силами Земля старается ограничить разросшуюся популяцию Homo sapiens sapiens .

Мы не хотели ждать милостей от природы, вот и получили.

Как ученый, Сеня Шустов не мог с этим смириться. На старом служебном «газике» в свободное от работы время часто гонял за горизонт, за танцующие столбы смерчей — к Черным останцам. На Земле не так уж много по-настоящему древних мест. Черные останцы выглядели совсем древними. Безумно древними. Под каменными слоями, обожженными пустынным загаром, хранились доисторические тайны — отзвук сумрачных схваток трилобитов с первыми хищниками, шелест голых растений, еще не решившихся окончательно укрепиться на илистой суше. Для Сени Шустова мертвые растрескавшиеся скалы служили испытательным полигоном. Здесь он доводил до совершенства выведенную эмпирически научную формулу, способную в будущем уберечь человечество от стихийных бедствий и катастроф.

Заканчивая письмо, полное научных выкладок, Сеня не забыл указать старому другу Римантасу адрес небольшого ведомственного пансионата, расположенного в одном старинном русском городке на реке Великой, куда Сеню Шустова отправили на отдых. «В связи с общим переутомлением». Местные пастухи, перегоняя по пустыне горбатых бактрианов и еще более горбатых дромадеров, не раз замечали под мрачными скалами Черных останцев Сеню Шустова.

А главное, слышали.

Черные скалы. Сумрачные пески.

А на фоне выжженного латунного неба под растрескавшимися доисторическими скалами — маленький геолог Сеня Шустов, ужасной целеустремленностью напоминавший пастухам средневекового монаха.

Безумная жара, от которой балдели даже черепахи.

Медлительно пробираясь по каким-то своим делам, черепахи упирались лбами в камень и подолгу перебирали конечностями, буксуя в песке, как маленькие плоские сковороды. Никак до них не доходило, что неожиданное препятствие можно обогнуть. А маленький геолог Сеня Шустов, расставив кривые ноги, стоял под растрескавшимися скалами и, выбрав момент, выпаливал из ракетницы прямо в нависшую над ним расшатанную временем каменную стену.

Грохот, гром.

Шлейфы рыжей сухой пыли.

Лавина черных камней срывалась со стен.

Чудовищные глыбы с грохотом катились на Сеню. Еще мгновение — и геолог будет раздавлен мертвыми глыбами. Но как раз в это самое последнее мгновение крошечный человек выкрикивал:

— Бре-е-ежнев… жеребец!

Резонируя с рушащимися со скал камнями, высвобождаемая Сеней Шустовым латентная энергия живого разумного существа творила чудеса настоящие. Ведь (не забывайте) на дворе стоял 1981 год, как сейчас говорят, самый пик застоя.