Чарлз Шеффилд - Темнее дня

Это также представляло собой стандартную ортодоксию. Биологические организмы склонны были оставаться специфичными к своему планетарному происхождению. А физика и математика должны были быть одними и теми же по всей вселенной.

Остальные смотрели на Джека Бестона, ожидая дальнейших указаний. Когда он таковых не предложил, Пат Танкард нерешительно сказала:

— Мы уже знаем, что вся длина последовательности имеет умеренное число факторов — она определенно и не простая, и не в высокой степени составная. Я подумала о том, чтобы рассмотреть теорию разделения и первичной факторизации частей массива. Надо проверить, не напоминают ли какие-то из двумерных массивов что-то вроде картинки.

Джек кивнул.

— Очень хорошо, Пат, но, быть может, нам не следует зацикливаться на двумерных. В конце концов, наш неизвестный сигнальщик может происходить из птичьей породы и естественным образом мыслить в трех измерениях. Или вообще в одном.

После еще одного недолгого молчания Саймон Биттерс, который в своей обычной неугомонной манере бродил по комнате, вернулся к остальной группе, приложил указательный палец к кончику носа и произнес:

— Весь сигнал повторяется с периодичностью в двадцать один миллиард, но я подумал, что, вполне возможно, он не весь является информацией. Там могут быть маркерные подпоследовательности, вещи вроде кодонов конец-начало, которые указывают, где что-то значимое кончается и где начинается. Нам нужно поискать короткие повторяющиеся последовательности — образы, которые на самом деле ничего не означают, но которые снова и снова повторяются. Я подумал, что я пройду все это дело и изучу локальную энтропию, а затем посмотрю, не приведет ли это меня к повторяющимся индикаторам.

— Очень логично. — Бестон взглянул на лабиринт цифр на экране и покачал головой. — Удачи, Саймон. Но что касается вас всех, то я не стал бы ни к чему такому приступать, пока вы все хорошенько не отдохнете. Удача любит подготовленный ум, но открытие любит ум отдохнувший. И помните — нам эту лямку долго тянуть. Нам может повезти через несколько месяцев, но шансы скорее за то, что мы еще в годах от того, чтобы узнать, что же мы здесь получили. — Он повернулся к Милли. — Что-то еще, прежде чем мы дадим нашим усердным трудягам немного поспать? Они всю ночь были на ногах.

Милли покачала головой и позволила Бестону вывести ее наружу. Как только дверь в комнату закрылась, он подступил к ней вплотную.

— Вот, видели? Ласковый как ягненок, ни одного резкого слова. Вы ведь этого хотели, не так ли?

— Да. — Милли заколебалась. — Вы были вежливы и уступчивы. Но я не уверена, что с ними все в порядке. То есть, я знаю, что они не выспались, но их поведение все равно кажется каким-то странным. Они только что закончили важную работу. Но по их поведению этого никак не понять. Они какие-то вялые.

— Как будто что-то не так?

— Да.

— Очень тонко подмечено. Что-то и впрямь было не так.

— Но я не могу понять, что.

— Зато я точно знаю.

— Это из-за меня? Они на меня обижаются? Из-за того, что первой аномалию обнаружила?

Джек рассмеялся.

— Нет, Милли, вы тут не при чем. Вы очень умны. Возможно, вы умнее всех, кто когда-либо на станции «Аргус» работал, но они на это не обижаются. У вас также есть масса увлеченности и желания работать мозгами. И все-таки есть вещи, которых вы не понимаете.

Он оперся о стену коридора, взглянул на озадаченное лицо Милли и продолжил.

— Вы очень ясно все изложили перед тем, как мы туда пришли. Я Людоед, я монстр, я помыкаю своим персоналом, я дразню его и оскорбляю. А теперь позвольте я вам одну историю расскажу. Давным-давно, еще в те времена, когда люди только-только выходили в космос, шла гонка между двумя странами в отношении того, кто первым доставит человека на Луну.

— Мне об этом известно. Я много читала о тогдашней истории Америки и России.

— Могу поручиться, что того, о чем я собираюсь вам рассказать, вы не знаете, потому что этого никогда не было в официальных учебниках истории. Это передавалось из уст в уста. В самом начале казалось, что русские далеко впереди. Они запустили в космос первый искусственный спутник, первого человека и первую женщину. Затем человек, который в то время руководил американской космической программой, принял неординарное решение. Он выбрал иностранца — немца, который воевал против американцев в недавней войне — и возложил на него всю ответственность за то, чтобы доставить людей на Луну и обратно. В личной беседе его спросили: «Черт побери, почему вы именно его выбрали? Если он потерпит неудачу, вас все в этой стране в пух и прах раскритикуют». Руководитель ответил: «Думаете, я этого не знаю? Но он не потерпит неудачу. Он слишком заносчив, чтобы проиграть». Понимаете, Милли, задача, которая перед нами стоит, в чем-то сродни их задаче. Она сложна, она требует передовой технологии, и мы страшно спешим. Большинство людей на станции «Аргус» не обладают вашей уверенностью в себе или особой верой в сам проект. Им нужен кто-то, кто во всем, что он говорит и делает, ясно показывал бы, что мы просто не можем потерпеть неудачу — а в этой игре прийти вторым значит проиграть.

Теперь, Милли, я хочу задать вам один вопрос. Вы слышали предложение Пат Танкард об изучении двумерных репрезентаций сигнала. Что вы о нем думаете?

— Если честно, не особенно впечатляет. Можно, конечно, посылать информацию в виду образов, но это чертовски неэффективно. Вообще-то картинка может стоит тысячи слов, но та, что с высоким разрешением, может стоить миллиона. В основном сообщения посылаются как слова и числа — или их эквиваленты. И то, и другое требует одномерной цепочки данных.

— Вот именно. Поэтому один из нас — вы или я — должен был указать Пат на этот факт. Но мы этого не сделали. Как вы думаете, оказали мы ей услугу?

— Нет. Но она могла бы просто на что-то наткнуться.

— Могла бы. Но в этой игре все зависит от шансов на успех. Ради блага самой Пат Танкард я должен был ее осадить или по крайней мере предостеречь. Чуть позже я, вероятно, так и сделаю, но прямо сейчас у меня для вас есть еще вопрос. Вы слышали, как я буйствую и бушую, вы слышали, как я оскорбляю моих людей, вы слышали, что я страшный тиран. Так вот вам мой вопрос: когда меня нет рядом, слышали вы когда-нибудь обо мне хоть одно плохое слово?

Милли подумала. Самое странное заключалось в том, что ничего такого она не слышала. Вряд ли сюда стоило включать предупреждение Ханны Краусс насчет повышенного сексуального интереса Людоеда к молоденьким сотрудницам. Ханна ясно дала понять, что у нее был свой опыт с Джеком Бестоном, но что она все равно высоко его ценит.

— Никто ни разу ничего плохого о вас не говорил. По крайней мере, при мне.