Чарльз Шеффилд - Холоднее льда

Дэвид узнал двух других мужчин. Это были главные воротилы в системе Юпитера, магнаты, которые предположительно держали в своих руках половину Генеральной Ассамблеи. Также это были люди, один-единственный хмурый взгляд которых мог погубить такое юное ничтожество, как Дэвид.

И теперь они определенно хмурились.

Чувствуя бешеный прилив адреналина, Дэвид вдруг понял, что ему совершенно наплевать на все, что они о нем думают. Забота о безопасности Камиллы была превыше всего, и раз он уже зашел так далеко, он вполне мог продолжать в том же духе. Так или иначе, его дело касалось Сайруса Мобилиуса, а не двух сверх меры разжиревших проходимцев.

— Речь идет о Камилле. Она потерялась на поверхности Европы. Если мы срочно не организуем ей помощь, она погибнет.

Мобилиус не задал ни единого вопроса. Похоже, он сразу же понял все — с той исключительной молниеносностью, которая так пугала Дэвида еще с детских лет. Затем Мобилиус кивнул.

— Отправляйся туда как можно скорее. Возьми любые необходимые ресурсы. Ты знаешь номер моего личного счета. Воспользуйся им. Я тоже начинаю работать немедленно, и со своей стороны сделаю все, что смогу.

— Хрен тебе сделка, Мобилиус. — Более низкорослый и жирный из двух мужчин яростно хлопнул ладонью по раскрашенной под древесину столешнице. Дэвиду его красная физиономия очень напоминала рыло разъяренного кабана. — Можешь, блин, здесь оставаться. Ты, блин, обещал нам весь долбаный день, а мы еще ни хрена и не начинали.

Дэвид вдруг почувствовал новую и непривычную эмоцию: сочувствие к своему отцу. Если ему приходилось сталкиваться с такой вот мразью, работать с денежными мешками и торговцами влиянием...

— Действительно, я вам это обещал. — Мобилиус придал своему голосу мягкий тон, а таких его глаз Дэвид еще никогда не видел. Его сердце от взгляда этих глаз обратилось бы в камень, а ноги в желе. К счастью, этот взгляд был направлен не на Дэвида, а двое мужчин, судя по всему, неспособны были его прочесть.

— И мне очень жаль говорить, что я не могу выполнить своего обещания, — продолжил Мобилиус, все так же мягко. — Но вам обоим, джентльмены, должно быть совершенно ясно, что этот несчастный случай предвидеть было нельзя. И если вы хоть немного меня знаете, вам также должно быть ясно, что я возмещу все, что я вам задолжал — причем с лихвой, — как только вернусь.

Он повернулся к Дэвиду.

— Сколько?

Дэвид понял вопрос. «Сколько еще пройдет времени, прежде чем Камилла умрет, если ее не спасут?»

— Никто не знает. И нет никакого сигнала от ее аварийного маяка.

— Тогда отправляйся сразу же, как только соберешь все необходимое. Я позабочусь о том, чтобы ты получил допуск на Европу. Позвони мне, как только ты туда доберешься. Я буду свободен в любое время.

Дэвид кивнул. Стоило Мобилиусу повернуться обратно к двум мужчинам, как Дэвид без единого слова удалился. За последние тридцать секунд он общался со своим отцом больше, чем за всю предыдущую жизнь. Теперь он чувствовал... что? Беспокойство? Усталость? Облегчение? Восторг?

Пожалуй, все это вместе взятое. А сильнее всего Дэвид чувствовал острую тошноту.

— Если располагать достаточной изобретательностью, никакая хорошо сформулированная головоломка не может стать неразрешимой.

Свами Савачарья отважился выдать это изречение после дней и недель бесплодного анализа. Теперь он, возможно, был близок к получению награды за свои труды.

Было уже поздно, и голова Совы раскалывалась от накопившихся токсинов усталости. Но он не мог бросить работу. Конечный результат напряженных усилий наконец-то лежал буквально у кончиков его пальцев. Выполняя процедуру доступа, Сова нипочем не признался бы в том, что испытывает какие-либо эмоции, и все же тело его скованно согнулось над клавиатурой в напряженном ожидании. Еще через несколько секунд — и он узнает.

Поиск оказался длительным и тяжелым. Все, кто работал в банках данных Паллады в конце Великой войны, были давно мертвы. Сова изучил каждый файл, каждую запись, каждый элемент данных, пока наконец даже он не смог больше тратить время на проверку и перепроверку. Когда этот процесс закончился, он почувствовал, что ничего не узнал. И все же небольшая странность в поведении одного из старших компьютерных техников на Палладе вызвала у Совы ощущение некой аномалии. Мордекай Перельман безусловно был мертв, и он определенно умер естественной смертью... Сова видел все соответствующие документы. Труп Перельмана был кремирован, а прах, согласно его желанию, отправлен на Солнце. Его собственность и банковский счет были распределены между его родственниками в точном соответствии с завещанием покойного.

И все же не весь этот банковский счет был растранжирен на родственников. Умеренный его остаток по-прежнему лежал в Церерском банке. Каждый месяц проценты с этого счета использовались для оплаты доступа в компьютерную систему Цереры. Каждый месяц новые данные сгружались в конкретный набор файлов.

Сова изучил поступающую информацию и пришел в недоумение. Там содержались всего-навсего общие факты касательно того, что происходило в системе Юпитера, на всем Поясе, а также на Земле и на Марсе — сжатая сводка новостей за прошедший период, главным образом то, что передавали стандартные информационные службы. Все эти данные были слишком общими, чтобы иметь какую-то ценность внутри хорошо организованной базы данных. Так зачем вся эта информация вообще поступала?

Сова копал. Копал. И копал. И в итоге нашел ответ.

После войны Мордекай Перельман занимался начавшейся как раз тогда разработкой Факсов. Однако его опубликованные статьи отчетливо демонстрировали несогласие с обычной логикой развития информационных двойников. Для большинства людей Факс представлял собой не более чем экспертную систему, комплекс логических законов и нервную сеть, которые позволяли компьютеру в той или иной степени имитировать образцы мыслей и реакций конкретного человеческого существа. Факс низкого уровня мог имитировать только самые примитивные мыслительные процессы. Факс высокого уровня приближался к логической сложности человека.

В корне неверный подход, заявлял Мордекай Перельман. Человек — это не просто свод логических законов. То, что происходит в подсознании и эндокринных железах человека, гораздо более важно для формирования индивидуальности, чем любой дурацкий набор сознательных логических законов.

Мнение Перельмана проигнорировали. Не потому, что он был не прав, а потому, что существовала насущная потребность в простых Факсах — таких, чьи отклики на данную конкретную ситуацию всегда оставались бы одними и теми же. Людям меньше всего хотелось, чтобы у Факсов бывали капризы, неудачные дни, приступы плача и вспышки гнева.