Владимир Лещенко - Идущие сквозь миры

А потом дверь номера открылась, и на пороге появилась наша судьба.

Чтобы прийти к нам на этот раз, она выбрала облик человека в лиловой форме с нашивками на обеих рукавах, ярко начищенной бляхой на шее, в рогатой пилотке и с большой кобурой на белой портупее.

Войдя, он чуть поклонился, бесстрастно оглядел все происходящее, а потом произнес слова, прозвучавшие для нас приговором:

— Уважаемые, прошу предъявить документы…

Выслушав нашу наскоро слепленную — по ходу разговора — историю, где фигурировала похищенная шхуна, на которой остались все наши бумаги, он нахмурился. Похоже, то, что мы, перебивая друг друга, рассказали ему, одновременно и вызвало в нем подозрения, и поставило в тупик.

После короткого раздумья он вытащил из болтавшегося на длинном ремне футляра мобильный телефон — формой, габаритами и цветом смахивающий на небольшой кирпич — и куда-то позвонил, принявшись косноязычно излагать нашу историю. Телефон что-то хрипло квакал в ответ — таков был местный язык в своем первозданном, не измененным лингвестром звучании.

Посреди разговора он повернулся к нам и спросил, откуда мы.

«Двум смертям не бывать», — промелькнуло у меня.

— Мы из Громану, — торопливой скороговоркой сообщил я, боясь, как бы кто-нибудь из нас не ляпнул какую-нибудь несусветную чушь и не выдал себя.

Он с толикой недоверия скользнул по мне взглядом и сообщил человеку на другом конце радиоволны, что мы появились тут из этого самого Громану.

Затем спрятал телефон и сухо сообщил, что мы должны до особого распоряжения оставаться тут и не покидать гостиницу, а еще лучше — отведенные нам апартаменты.

В окно мы увидели, как он уселся на велосипед и куда-то уехал.

Первой оцепенение стряхнула с себя Мидара.

Она выскочила из номера, оставив нас полушепотом (почему-то) обсуждать, что делать дальше, и явилась, запыхавшись, спустя двадцать с небольшим минут.

— Значит, так, парни, раз мы теперь из этого самого Громану, то хотя бы узнайте, что это такое…

Однако слишком много узнать о жизни этого архипелага, что лежит милях в ста к западу от Оргея, мы не успели. К гостинице подкатил выкрашенный в красный цвет фургон о шести колесах, на крыше которого возвышалась пулеметная башенка.

Оттуда вышли трое полицейских, немолодых и обрюзгших, и направились к дверям гостиницы.

С обреченным видом Тронк отправился отпирать дверь номера, готовясь впустить незваных гостей.

Нас деловито загрузили в заднее отделение броневичка — обитый желтым пластиком ящик, где мы тесно уселись на узкой скамье, сваренной из дюралевых труб.

Пять минут — до полицейского участка тут было совсем недалеко, — и нас выпустили, чтобы сразу загнать в дверь обшарпанного двухэтажного дома под клиновидной восьмиугольной крышей.

Мы устроились на такой же узкой скамье, разве что не из металла, а из ободранного дерева, в полутемном холле, под присмотром еще одного полицейского — на этот раз молодого, но с печатью все той же скуки на лице.

А те трое, что привели нас сюда, поднялись наверх по винтовой лестнице. И с ними — Мидара и Орминис: их незаметно, но ловко отделили от нас.

А мы остались обдумывать свое положение.

А оно было — хуже придумать трудно. Мы потеряли корабль, имущество и деньги. И в довершение всего оказались на крючке у местной полиции.

И теперь оставалось только сидеть и ждать решения своей судьбы. Нет ничего хуже этого ощущения бессилия: ты полностью беспомощен и, даже если вывернешься наизнанку, не сумеешь сделать ничего. Даже десятиминутный допрос — настоящий допрос — расколет любого из нас как орех.

Время от времени на лестнице появлялся полицейский и вызывал кого-то из нас, коверкая имена до неузнаваемости.

При этом никого не выпускали обратно, словно в детской страшилке про кабинет зубного врача, где стояло черное кресло, бесследно глотавшее пациентов, особенно пионеров.

Хотя все может объясняться куда проще и прозаичнее: их по мере допроса оттаскивают в местную кутузку.

Но вот наконец вызвали и меня. Войдя в узкий и длинный, как гроб, кабинет местного шерифа, я, к своей радости, увидел всех спутников, рядком усевшихся на диване у стены. Руки их были свободны от наручников, но держались они скованно и напряженно.

— Ну, давайте, рассказывайте, — бросил хозяин кабинета, указывая на стул.

Я сел и заблеял — иного слова не подберешь — историю, наскоро сочиненную нами за неполный час, пока мы ждали полицейских.

А сам думал: что надо делать, чтобы выпутаться из того положения, в котором мы оказались?

Ударить этого толстого борова в мундире ребром ладони по шее, и в тот же момент мои товарищи набросятся на расслабившегося у стены второго полицейского и скрутят его, не дав поднять тревогу.

Потом выйти из участка, по пути обезвредив тех четверых, что устроились в дежурке… Я скосил глаза на сидевших на диване друзей. Нет, никто из них не был в настроении скручивать кого-то и прорываться с боем куда бы то ни было.

Вместо этого я напряженно ждал, что страж порядка вдруг перегнется через стол, и, сцапав меня за шиворот, прорычит: «А ну, мерзавец, признавайся!»

Я буквально ощущал, что он не верит нам ни капли. Но почему бы ему нам не поверить, в самом деле? Ведь мы же не грабители, взятые на месте преступления?

Разве нет в этом мире людей, не преступников, которым тем не менее не с руки афишировать свою жизнь и биографию?

— Ладно, — внезапно оборвал мои невнятные излияния на полуслове инспектор. — Я не знаю, кто вы и как случилось, что вы ухитрились потерять документы вместе с вашей яхтой. Но вы нигде не числитесь, ни в каких розыскных списках, и предъявить вам нечего — это для меня главное. Приятели, — продолжил он, — я служу закону тридцать с лишним лет и повидал всякое. И поэтому знаю: не всякого нарушителя хватай. Случается, поспешность вредит как нарушителю, так и закону, и неизвестно — кому больше. Поэтому я оставлю вас в покое. Но, конечно, и вы должны будете пойти мне навстречу… — Он замолчал, словно раздумывая, в чем именно должно заключаться это «навстречу».

«Слава богу, — подумал я. — Началось с прочувствованного разговора за жизнь, а закончилось тривиальным предложением дать на лапу. Да здравствуют все взяточники во всех мирах!»

Мидара, мгновенно сообразив, к чему идет, выложила на стол и подтолкнула полицейскому извлеченную из кармана вещицу — платиновую, с несколькими небольшими бриллиантами чистой воды.

— И как это следует понимать? — официально спросил начальник полиции.

— Эту вещь мы совершенно случайно нашли на полу в заведении, где остановились, — как ни в чем не бывало сообщила Мидара. — Мы, как вы, надеюсь, верите, честные люди, и чужого нам не надо. Она ведь может быть краденой, так что мы передаем ее вам.