Юрий Брайдер - Ищейка

- Не ясно, - потоптавшись на месте, сказал Кульков.

- Почему? - раздраженно спросил заместитель. Он терпеть не мог, если кто-то не понимал того, что ему самому представлялось совершенно ясным.

- Я так понимаю, что вы мне стукачом предлагаете стать.

- Как ты сказал? Стукачом? Чтобы я от тебя таких слов больше не слышал! Нахватался в КПЗ от блатных! Тебе русским языком сказано - общественное поручение! Сегодня ты нам поможешь, а впоследствии, возможно, мы тебе. Учти, аттестацию на тебя мне писать придется! А вопросов по тебе много. И на работе и в моральном плане.

- А что в моральном плане?

- А то, что имеются сигналы, будто ты в период отпуска сожительствовал с посторонней женщиной! Знаешь, как это выглядит в свете последних постановлений партии и правительства, направленных на укрепление советской семьи?

- Знаю... - вздохнул без вины виноватый Кульков. - Только общественное поручение вы мне другое дайте. Газеты, может, подшивать или в ленкомнате стулья ремонтировать.

- Да, Кульков, твоя позиция проясняется. Выходит, ошибся я в тебе. Иди... Иди и подумай на досуге над своей политической близорукостью.

Пятница считалась в отделе тяжелым днем, потому что всегда начиналась с совещания, на котором обязаны были присутствовать все сотрудники за исключением больных, отпускников и командированных. Впрочем, мероприятие это, нередко затягивающееся на час, а то и на два, совещанием можно было назвать только с большой натяжкой. Никто здесь ни о чем не совещался. Те, кто восседал в президиуме, должны были говорить, указывать, учить и требовать, а те, кто размещался в зале, должны были слушать, мотать на ус и помалкивать. Сценарий этих сборищ был всегда незамысловат и однотипен: сначала втыки и распекания, потом вздрючка и накачка, а в конце голословные призывы работать лучше. Девяносто процентов всего сказанного являлось ничем иным, как бессмысленным сотрясением воздуха. Если что-то кому-то и влетало в ухо, то немедленно вылетало через другое.

Начальник был занят какими-то неотложными делами и совещание открыл заместитель. Он долго и скрупулезно проводил по списку перекличку, безжалостно распекал старших служб, "не обеспечивших явку", требовал от них письменные объяснения, грозил взысканием, судом чести и задержкой очередного звания - то есть вел себя, как обычно. Затем речь пошла о дисциплине, соблюдении формы одежды и отдании чести. Из слов заместителя можно было сделать вывод, что достаточно не забывать вовремя приветствовать старших, а также равных по званию, до блеска чистить ботинки, наглаживать стрелки на брюках, никогда не носить пестрых носков, а только синие - и преступники, испугавшись столь бравых стражей порядка, разбегутся сами по себе.

Аудитория, занятая своими делами, сдержанно гудела. Участковые, положив на колени планшеты, строчили рапорта и отказные материалы. Инспектор БХСС перелистывал толстую пачку актов документальной ревизии. Сыщики сообща колдовали что-то над свежими дактилоскопическими картами. В задних рядах хихикали и шуршали газетами. Особенно независимо вели себя следователи, милицейская интеллигенция, люди, в юридических науках подкованные и в суждениях смелые.

- Вы прекратите или нет?! - взорвался, наконец, заместитель. Олиференко, вы почему Плаксина отвлекаете?

- Да это он меня сам отвлекает, - спокойно и даже с некоторой ленцой ответил следователь Олиференко, крупный, красивый мужчина, большой любитель быстрой езды, охоты и женщин. - Вытащил, понимаете, две рублевые бумажки и доказывает, что одна короче другой на целый сантиметр. Может такое быть или нет, как вы думаете?

- Вы мне эти шуточки бросьте! В детство впали от безделья! За год ни одного преступления следственным путем не раскрыли! И на занятия по строевой подготовке не ходите! Вот отсюда все и начинается! Рыба с головы гниет!

- Вы это верно подметили, товарищ майор, - по-прежнему невозмутимо произнес Олиференко. - Но ведь рубль-то на самом деле короче.

Неизвестно, чем бы закончился столь конструктивный обмен мнениями, если бы его не прервало появление начальника. Все сразу присмирели, в том числе и заместитель. В присутствии начальника никто не отваживался шуметь, пререкаться, а особенно - шутить. Это было тем более странно, что начальник юмор понимал, ценил, да и сам нередко любил пошутить. Правда, от шуток этих кое-кого пробирал мороз по коже.

- Только что из деревни Котлы позвонила заведующая магазином, будничным тоном сказал начальник. - На входных дверях следы взлома, навесной замок отсутствует. Туда поедет начальник уголовного розыска, кто-нибудь из следствия, участковый и... - взгляд его медленно скользил по лицам присутствующих, - и Кульков. На этом, товарищи, будем заканчивать. Вопросы есть?

- Есть! - Встал со своего места Дирижабль. - Старый туалет" значит, сломали. Говорят, санстанция велела. Ладно, не возражаю. А что вместо него построили? Скворешник какой-то! Разве нормальный человек в нем поместится? Требую с этим вопросом разобраться.

Еще не выехав из города, водитель предупредил пассажиров, что ни первый класс, ни двадцатилетний опыт работы, ни наличие у автомобиля двух ведущих осей, не могут превратить человека в бога, а посему доставить их сегодня в эти самые чертовы Котлы он не обещает. Любой, только что севший за руль молокосос знает, что дорога туда состоит из двух участков, весьма различных как по протяженности, так и по степени проходимости. Первый участок - двадцать километров накатистой, недавно проложенной бетонки, особых сомнений не вызывает. Зато относительно второго - сравнительно короткого, но совершенно разбитого, утонувшего в болотах проселка, никаких гарантий существовать не может. В такую погоду его отваживались штурмовать только хлебовозки да изредка - "скорая помощь", но их у съезда с бетонки обычно встречает гусеничный трактор с буксировочным тросом. Если председатель колхоза догадается нам навстречу ЧТЗ послать, тогда другое дело, тогда прорвемся.

Однако возле синего эмалевого указателя "д.Котлы 5 км" их никто не ожидал. Проклиная все на свете, а в особенности свою судьбу, местные власти и всю их родню по материнской линии вплоть до прабабушек, господа бога, его апостолов, существующий социальный строй, ротозея-сторожа, дуру-завмага и неизвестных преступников, которых живьем в землю вбить и то мало, водитель включил ведущий передок и на первой передаче пустился в долгое и небезопасное путешествие по зыбкой извилистой дороге, все ямы, кочки и колеи на которой в данный момент были скрыты под полуметровым слоем густой черной жижи.

Поскольку в современном литературном языке (в отличие от народного) отсутствуют эпитеты, достойные живописать столь дерзкое предприятие, ограничимся простой констатацией факта - не прошло и часа, как газик, вздымая фонтаны грязи и буксуя через каждые десять метров, достиг крайних деревенских домишек. Магазин - обычная, только обложенная кирпичом и зарешеченная изба - стоял слева от дороги, чуть на отшибе. Молчаливая толпа старух с корзинами, мешками и кошелками в руках окружали высокое крыльцо. Приземистая, широкая спереди и сзади заведующая, прикрывшись пестрым зонтиком, втолковывала что-то сторожу, небритому и заспанному инвалиду. Увидев подъезжающую милицейскую автомашину, она сложила зонтик и заплакала, натужно и некрасиво. Сторож засуетился, замахал руками, стал орать на толпу: