Юрий Брайдер - Между плахой и секирой

У всех слезились глаза, все харкали и стонали, все получили ожоги разной степени, но главное – все остались живы. Боль сейчас играла даже положительную роль – заставляла бдолах действовать на всю катушку.

– Не-е-е, – бормотал Зяблик. – Уж лучше утопиться, чем изжариться. Поскорей бы до лужи какой добраться или даже до болота. Залезу, как бегемот, по самые ноздри в воду и буду целые сутки отмокать.

– Через шестнадцать часов нам вновь предстоит испытать это удовольствие, – Смыков глянул на свои «командирские». – Если, конечно, к этому времени мы не сменим дислокацию.

О том, что это именно он недавно настаивал на продолжении похода через Бушлык, Смыков даже не заикался.

По обшивке авиалайнера уже барабанил редкий дождик (испарившаяся из почвы влага возвращалась обратно), и все, забыв о боли, поспешили наружу.

– Как хорошо-то, Господи, – приговаривала Лилечка, ловя ртом прохладные капли.

– Просто экстаз! – Верка, расстегнув рубаху до пупа, танцевала под дождем.

Зяблик, дождавшись, когда соберется первая лужа, действительно залег в нее. Даже Толгай, испытывающий к водной стихии сложные чувства, теперь радовался, как ребенок.

Только Смыков и Цыпф, занятые каким-то принципиальным спором, никак не реагировали на ниспосланное небесами благодеяние.

– А я продолжаю настаивать на том, что Будетляндия должна иметь общую границу с Гиблой Дырой, – говорил Цыпф. – Ведь дикари свободно перемещались из страны в страну и даже пленных с собой уводили. Вспомните рассказы Эрикса.

– Раньше, возможно, общая граница и имелась. Было, как говорится, да быльем поросло, – возражал Смыков. – Размежевка получилась. Мало ли какие чудеса сейчас случаются.

– Вы ведь схему, которую Эрикс оставил, в свой блокнот перерисовали. Вот давайте и взглянем на нее еще раз.

– Сто раз уже на нее глядели, – проворчал Смыков, однако блокнот достал.

Прикрывая его от дождя полой плаща, они углубились в изучение схемы.

– Вот последний ориентир. – Цыпф ткнул пальцем в крестик, отмечающий место погребения Эрикса. – Черное яйцо.

– Допустим, – кивнул Смыков.

– А вот граница.

– Не спорю.

– Как мы шли отсюда сюда?

– Как-как! Кратчайшим путем. По прямой.

– Вот именно! Так! – Цыпф ногтем провел по схеме короткую черту. – А у Эрикса изображена уходящая в сторону крутая дуга. Видите?

– Мало ли какой зигзаг мог изобразить умирающий человек! – продолжал упираться Смыков.

– Вот уж не надо извращать факты. Составляя эту схему, он находился в ясном уме! Мы ведь уже убедились, что все ориентиры указаны очень точно.

– Что вы, братец мой, в конце концов, предлагаете? – не выдержал Смыков.

– Вернуться к последнему ориентиру. То есть к черному яйцу. А затем идти по маршруту, указанному Эриксом. Уверен, что он выведет нас в Гиблую Дыру или какое-нибудь другое более или менее пригодное для жизни место.

– Опять, значит, с аггелами схлестнемся?

– А у вас есть другой план? Может, пойдем навстречу огненному приливу? Или подождем его здесь?

– Нет уж, дудки, – Смыков подул на свою, как кипятком обваренную, руку. – Лучше сковорода, чем духовка.

– Кстати, я почти уверен, что с аггелами мы в ближайшее время не встретимся, – закончил Лева. – Скорее всего они уже перебрались к границе Эдема. Косят бдолах и воюют с нефилимами. Мы для них давно уже мертвецы.

Еще трижды лжезаря освещала небо (никто из ватаги на нее даже не оглянулся), прежде чем на горизонте вновь замаячил раскинувшийся над Будетляндией шатер небесного невода. Все это время они пили только дождевую воду, которой в день набиралось не больше половины котелка, и поэтому первое, чем они занялись, покинув Бушлык, были поиски пристойного водопоя (как ни велика была жажда, но пить из первой попавшейся лужи или грязной сточной канавы не хотелось).

Обшарив подряд чуть ли не целый квартал, они наткнулись в одном из заброшенных домов на вместительную кладовую, замаскированную от посторонних глаз роскошным, но сильно попорченным молью гобеленом. Содержимое кладовой весьма пострадало от гниения и грызунов, но, к счастью, эти напасти не коснулись жестяных банок и стеклянных бутылок. Нашлись и соки, и шипучка, и даже пиво.

Отметив возвращение в Будетляндию обильным пиром, ватага – впервые за много дней – позволила себе отдых под крышей. Развлекались при этом как могли. Лилечка играла на губной гармошке, Толгай исполнял военные танцы своего дикого народа, а Зяблик обучал всех желающих способу хорошенько забалдеть даже от обыкновенного пива – для этого его не нужно было хлестать из стакана, а неторопливо зачерпывать чайной ложечкой.

Даже расчувствовавшийся Цыпф внес свою лепту в общее веселье – с чувством декламировал мрачные и малопонятные для непосвященных орфические гимны.

Славлю Гекату,

Богиню пустых перекрестков.

Сущую в море, на суше,

И в древних седых небесах.

Славлю царицу ночей,

Окруженную свитой собачьей,

Ту, что танцует во тьме

На могильных костях…

Слушая это заунывное завывание, все, а в особенности Верка, буквально покатывались со смеху.

Спустя сутки они отыскали свой последний лагерь, разгромленный и загаженный аггелами, а потом и виллу, в подвале которой недавно томился Цыпф. Похоже было, что каинисты действительно покинули этот край. Об их присутствии теперь напоминала лишь огромная сковорода, брошенная в пересохшем бассейне, да обрывки окровавленных бинтов на полу гостиной.

Дальше продвигались уже хорошо знакомым путем, но об осторожности не забывали – постоянно высылали вперед дозорного и, презрев советы Эрикса, сторонились открытых мест. Пережитый в Бушлыке кошмар уже начал забываться, а ожоги, благодаря бдолаху, быстро заживали.

Еще через два дня вернувшийся из дозора Зяблик сообщил, что сумел разглядеть вдали огромное черное яйцо, возвышающееся над окружающими зданиями едва ли не наполовину.

Эту новость можно было считать хорошей. Остальные новости были или ни то ни се, или похуже.

– Толком вы что-нибудь объяснить можете? – допытывался Смыков у хмурого Зяблика. – Вот чего я не люблю, так это неопределенности. Если вы что-то подозрительное видели, так прямо и скажите.

– Хрен его знает, – Зяблик скривился, как будто дольку лимона лизнул. – Сам не могу понять. Предчувствия дурные… Как-то все не так, как раньше…

– Ну, конечно! – воскликнул Смыков с сарказмом. – Раньше все действительно не так было. Я по утрам дверь спальни не рукой открывал, а… хм-м… совсем другой частью тела. Вы, братец мой, капризным стали, как баба на сносях. И то вам не так, и это… Говорите откровенно, можно нам вперед идти или нет?

– Я ведь ходил… – Зяблик пожал плечами. – Может, просто кажется мне… Как говорится, пуганая ворона и куста боится.