Юрий Брайдер - Особый отдел и око дьявола

К слову сказать, роковые вилы имели особую примету — кривой зуб, о чём свидетельствовало неодинаковое расстояние между ранами, группировавшимися, как и положено, по четыре в ряд.

В прошлом году эти вилы уже искали, но — увы — безуспешно.

Объективности ради следовало заметить, что работа тогда была проделана немалая — допрошено под протокол около сотни человек, проверены все вилы, имевшиеся как в частном, так и в общественном секторе, исследованы микрочастицы, обнаруженные на одежде трупа, проведены обыски во многих избах и подсобных помещениях.

Так и не составив себе никакого определённого мнения, Цимбаларь вновь приступил к изучению многотомного уголовного дела, компактно разместившегося на компьютерном сайте.

Ещё раз внимательно прочитав показания людей, видевших Черенкова незадолго до смерти (среди них фигурировала и Парамоновна), он пробежал глазами список личных вещей, обнаруженных в квартире покоимого.

Гражданской одеждой тот не баловался, впрочем, как и сам Цимбаларь.

В шкафу остался старый китель, потрёпанные брюки-галифе и полдюжины серо-голубых форменных рубашек. Возле печки — сапоги и валенки.

Удивлённый этим обстоятельством (лучшим спасением от мороза здесь были именно валенки, в крайнем случае сапоги, надетые на шерстяной носок), Цимбаларь вернулся к протоколу осмотра трупа. Если не считать полушубка и шапки-ушанки, наряд покойного состоял из нового кителя, брюк навыпуск, белой, то есть парадной, рубашки и тщательно начищенных полуботинок, совершенно неуместных в суровом северном климате.

— Похоже, он шёл на свидание, — пробормотал Цимбаларь. — Вот уж поистине шерше ля фам!

Претенденток на благосклонность Черенкова в Чарусе было не так уж и много — Зинка Почечуева, Жанна Решетникова да ещё несколько местных девушек, которых Цимбаларь уже взял на заметку, но чья причастность к тем трагическим событиям была весьма сомнительна.

Но с другой стороны, свидание с Почечуевой могло состояться и на её квартире, а Решетникову было проще пригласить к себе. Только дурак будет околачиваться на холоде, рискуя отморозить не только нос, но и кое-что поважнее.

Обманчивый просвет, ненадолго возникший во мраке неведения, вновь пропал.

Проверив сторожа, маячившего возле магазина, и обойдя вокруг опять бездействующего клуба, Цимбаларь от нечего делать вызвал по рации Людочку, но та довольно резко ответила, что занята по горло, а радиосвязь предназначена не для пустопорожней болтовни, а для особо экстренных случаев.

— Ну хоть сейчас нас не подслушивают? — осведомился Цимбаларь.

— Сейчас вроде бы нет. Но впоследствии нам придётся разработать какой-то условный язык.

Кондаков на вызов отреагировал ещё более желчно. Оказалось, что в настоящий момент он проводит весьма ответственную операцию — вправляет скотнику вывихнутый палец.

Нагуляв аппетит, Цимбаларь отправился к Парамоновне. Но на сей раз обед был удивительно скромным — перловая каша, холодец, остатки вчерашних пирогов. Столь наплевательское отношение к стряпне хлебосольной хозяйке было совсем не свойственно.

Впрочем, причина этой нерадивости выяснилась очень скоро. Старуха, уже заработавшая сегодня пятьдесят долларов — сумму, по её понятиям, баснословную, — теперь старательно вспоминала слышанные в далёком детстве песни, сказки и прибаутки своего народа.

— Чем же ваши частушки так понравились заезжей барыне? — поинтересовался Цимбаларь, без всякого энтузиазма ковыряя холодец, больше похожий на ещё не застывший столярный клей.

— А всем, — похвасталась Парамоновна. — В особенности словами.

— Неужто она по-зырянски понимает?

— Где уж ей. Да я потом перевела. Вот уж хохотала! Чуть не лопнула... Хочешь — я и тебе пропою?

Песни были слабой альтернативой сытному обеду, но Цимбаларь из приличия согласился.

Старуха немедленно приняла позу, приличествующую знаменитой частушечнице — приподняла плечи и ухватилась за кончики головного платка, — после чего закатила глаза и визгливым голосом пропела:

Не дождавшись от Цимбаларя похвалы, она с прежним надрывом продолжала:

— Частушки весьма забавные, — заметил Цимбаларь. — Хотя и не совсем пристойные. Вот не думал, что зыряне были такими весельчаками.

— Ты что! — Парамоновна замахала на него руками. — Нас частушкам русские научили. Мы таковской стыдобушки отродясь не знали... Да это ещё детские забавы! Ты дальше слушай.

Взмахнув платочком, старуха пустилась в пляс.

— Ну это уже вообще! — покачал головой Цимбаларь. — Неужели подобная похабщина могла заинтересовать сотрудницу серьёзного научно-исследовательского института?

— То, что я тебе сейчас пропела, её как раз таки и не заинтересовало, — продолжая приплясывать, пояснила Парамоновна. — Глянулись ей совсем другие частушки. Тебе я их петь стесняюсь. Ну если только самые безобидные...

— Браво, браво! — Цимбаларь захлопал в ладоши. — Даже не предполагал, что в вас таятся такие таланты... Кстати, давно хотел вас спросить. Говорят, что вы были одной из последних, кто видел Черенкова живым?

— Ага, видела, — подтвердила Парамоновна. — Я к нему вечерком забежала, сказать, что завтра позже приду. А он в это время бриться кончил и одеколонился. Очень уж от него опиумом шибко пахло.

— Чем-чем? — не понял Цимбаларь.

— Опиумом, — с важным видом объяснила старуха. — Деколон такой. Ненашенский.

— А-а-а, — понимающе кивнул Цимбаларь. — Он случайно не к Ложкину в гости собирался?

— Нет, там уже давно гуляли.

— Тогда куда же?

— Я сама над этим долго кумекала. Да так ничего и не раскумекала. Мужик как волк. Ему главное — на охоту выйти. А про то, куда потом ноги принесут, он не думает.