Евгений Филимонов - Время льда и огня

Я отмахивал целые мили верхом на своем жеребчике, который, надо признать, совсем от меня отвык; упивался знакомыми пейзажами, каковые всегда в грош не ставил; изредка разминался в спортклубе, где почти не чувствовался тот холодок отдаления, что стал проявляться с первых дней моего пребывания дома. Видимо, это неизбежно, если человек отбывает обычным парнем по имени Петр, а появляется снова — уже местным Магелланом. Так шли мои дни.

Однажды под вечер мы с тетушкой Эммой сидели в гостиной, коротая время перед сном. Полковник отсутствовал, как обычно; была непогода, пасмурно, на кровле ветер стучал оторвавшейся доской, — словом, именно в такое время лучше всего чувствуешь себя дома — с пещерных времен и до наших дней. Тетушка Эмма перебирала свои фолианты, я смотрел какой-то местный репортаж (сегодня крепкие парни из округа Рысь встречаются в ответном матче с ребятами из Тромпы!), когда тетушка вдруг отложила очередной альбом и завела разговор:

— Петр, я слышала, ты присутствовал при оживлении Роберта… доктора Бюлова, я имею в виду.

Полковник ей рассказал, значит. Мне было бы труднее.

— Да, тетушка. Все окончилось неудачно.

— Я знаю. Было бы хуже, если бы оживление произошло…

— Почему, тетя?

— Я его уже раз хоронила, сопровождала в этот мортуарий. Хватит.

Помолчали. Снаружи застучал дождик.

— Да, а как он… выглядел?

Вот уж чисто женский вопрос.

— Тетушка, он выглядел, наверное, таким же, каким ты его видела последний раз, ни хуже ни лучше. Вообще, это малопривлекательное зрелище.

— Я понимаю… — Тетушка Эмма помолчала. — Для меня, понимаешь ли, всегда не так уж важно было, привлекателен ли Роберт, то есть доктор Бюлов. Когда человек для тебя все, совершенно неважно, как он выглядит, поверь мне.

— Тогда почему ты об этом спрашиваешь?

— Просто хочу лучше представить, что там происходило. Он был в себе?

Тягостный разговор, и мне бы хотелось закончить его побыстрее. Но тетушка Эмма явно преследовала какую-то цель, она прямо-таки гипнотизировала меня своими припухшими глазками сквозь толстые линзы очков.

— Трудно сказать. Это длилось секунды.

Еще пауза.

— И он сообщил код? Так мне сказал Полковник.

— Да. Мы едва успели записать его на магнитофон.

— Вот такой?

И тетушка неторопливо, пришептывая по-старчески, продиктовала мне тот самый длиннющий код, ради которого меня в течение этих четырех месяцев пропускали через огонь, воды и медные трубы. Да, это был он — у меня тренированная память, я его мысленно легко воспроизвел и сравнил. Так вот как…

Вслух же я спросил:

— И кому еще он доверил код, тетушка?

— Только мне, — с гордостью произнесла старушка. — Мы с ним тогда были как одно существо, тебе этого не понять… — (Еще как понять, тетушка, еще как понять!) — И мне бы хотелось, чтобы ты его записал с моих слов.

Старческая причуда. Зачем мне записывать уже известный, записанный мной, выученный назубок ряд цифр? Но я достал лист бумаги и ручку.

— Пусть этот код будет от меня. А тот от него.

Я смотрел на тетушку Эмму с недоумением.

— Иначе получится, что я совершенно напрасно была посвящена в такую важнейшую тайну. Смысл тайны, Петр, не в том, чтобы ее просто держать в себе, а в том, чтобы правильно передать. Чтоб не было ошибки, сынок.

Сынком она меня никогда не называла, и я решил, что тетушка Эмма с возрастом становится чувствительнее. Она продиктовала код. Я записал его механически и сложил бумажку вчетверо, спрятал в нагрудный карман.

— Вот и хорошо. — Тетушка прямо сияла. — Теперь тебе нужно заучить его, так полагается.

— Хорошо, заучу. Хотя я и без того знаю его на память.

— Ничего, не помешает.

Так просто и буднично совершилось второе раскрытие кода. Уже укладываясь спать, я не поленился сверить цифры в памяти с цифрами на листке и обнаружил небольшие отличия: там было две четверки вместо одной, там единицу предварял минус, — словом, старческая память тетушки Эммы давала сбои. Но это ни на что не влияло, ведь у меня был подлинник от доктора Бюлова.

Дождь долго стучал по гонтовой крыше моей мансарды, а на голые мокрые ветки клена падал свет из окна спальни тетушки Эммы. Она все еще не укладывалась спать.

Полковник привез скверные новости. Контрагенты, скорее всего, пронюхали о том, что «фокус» находится где-то в наших местах и акция может произойти со дня на день. В прошлый раз, как он говорил, была лишь разведка боем, когда южане только примерились к нашим ничтожным силам сопротивления, к тому же нас поддержали ночники. Теперь все могло быть куда серьезнее.

Готовясь к худшему повороту событий, Полковник приказал извлечь сейф из стены, и мы спрятали его в подполе каретного сарая, чтобы назавтра перевезти в более надежное место.

Однако назавтра произошли события, которые перечеркнули все планы, — южане забросили своих коммандос в округ Рысь. И сразу же наши мирные перелески, поля и луговины стали будто пропитанными опасностью. На околицах застучали выстрелы — звук вовсе небывалый для этих краев. Мы как раз перегружали сейф в небольшую двуколку с багажником под сиденьем, и эти самые выстрелы заставили нас на миг остановиться и прислушаться — откуда, с какой стороны.

— За кладбищем, — уверенно сказал молодой работник.

— Не-а, ближе к Главной улице, — возразил другой.

Полковник на это ничего не сказал, велел только поживее шевелиться. Сейф цеплялся своими проушинами за края багажника и не влезал; я схватил кувалду и отбил мешавшие скобы. Теперь работники поставили сейф в гнездо багажника без затруднений.

— Петр, спрячешь возле мельницы, как мы с тобой решили. Одному сейф не поднять, потому ты его просто выставь в весовой на подъемник и спусти в клеть. Заложи мешками с зерном. Недолго простоит, отобьемся, я думаю…

Тут вдали ахнул разрыв, и снова пошла стрельба. Мышастая кобыла, что была впряжена в бричку, тревожно поводила ушами. Полковник отвлекся от погрузки.

— Эй, ребята, по местам, сейчас пойдем на подмогу. Дальше он управится без нас. Езжай, Петр, некогда тянуть…

Я с трудом вывернул бричку из тесного закутка и покатил вдоль дома. Из окошка выглянула встревоженная тетушка Эмма, махнула мне… Думал ли я, что вижу своих стариков в последний раз?

Лошадка бежала бодрой рысью, и вскоре я выкатил за пределы имения. Здесь колея из убитого песка глушила стук колес, смягчала езду и способствовала впечатлению, будто прошедшие века и катастрофы никак не отразились на вот этом теперешнем миге и я, словно мой далекий предок, спокойно еду сельскими окрестностями в туманной дымке от недавно прошедшего дождя. Но, в отличие от предка, я был взвинчен близкой опасностью и прислушивался к звукам удаляющейся перестрелки — она явно шла на убыль, и я не знал, хорошо это или плохо. Лошадка бежала, лишь подковы сверкали. Вдали уже показалась мельница.