Наталья Иртенина - Меч Константина

Стали подходить другие. Столпились вокруг командира, молчали, кто-то в затылке тер.

— Что? — жестко спросил Святополк.

— Все мертвые, — виновато ответили ему. — Лети. Подростки. Маски зачем-то напялили.

— Снайперы, так вашу, — выругался командир. — Сколько?

— Одиннадцать, двое удрали.

— У меня живой, паршивец, — крикнул от тропинки Паша Маленький, и все повернулись туда.

Святополк наклонился к мертвому мальчишке, закрыть глаза. Вдруг позвал:

— Руслан, посмотри.

Горец сел на корточки возле тела.

— Зрачки расширены. — Он закатал мальчишке рукава. — Не кололся. А какой дурью он накачался, я тебе не скажу, командир, не знаю.

— Да они все обкуренные были, — разозлился Варяг. — Лупили как на сафари, и все мимо.

— Значит, так, — сказал Святополк. — Рыть могилу. Общую. Если есть какие документы… хотя какие там документы… в общем, понятно. — Он махнул рукой.

Трое достали шанцевый инструмент и стали копать.

А Паша на тропинке осматривал свой живой трофей. Этот казался постарше моего, но все равно малявка. Одет в серое хаки, маска рядом валяется. Он был без сознания.

— С дерева падал — прибило, — объяснил Паша. — А так целый, ни царапинки. Это его. — На землю лег крупнокалиберный револьвер.

Мальчишка внезапно открыл глаза и внимательно оглядел незнакомых людей вокруг.

Обстановка ему явно не понравилась, и он дернулся, пытаясь удрать.

— Спокойно, малец. — Паша крепко держал его.

— Вы кто? Будете меня убивать? — быстро спросил мальчишка, озираясь. Судя по скорости реакции, мозги ему не отбило.

— Мы тебя сначала допросим, — сурово пообещал Святополк, — за какими надобностями вы тут отряд летучих обезьян изображали. А там посмотрим, что с тобой делать.

Мальчишка зло зыркнул на него, потом на меня. Кажется, я этому вольному стрелку не приглянулся больше всех, Я и сам себе в тот момент не слишком нравился. Святополк кивнул Паше: «Покажи ему».

К еще не готовой могиле между деревьями сносили тела и складывали бок о бок. Сразу столько мертвых я еще никогда не видел. Все молчали, только лопаты громко грызли сухую землю, рвали корни. Богослов, размахивая своим шанцевым инструментом, чуть не снес полчерепа одному из двух Слав, и его отстранили от дела.

Мальчишка смотрел на убитых с непонятным выражением. Кривил губы и то ли ругался про себя, то ли скулил, тоже про себя. Паша кандальным обхватом держал его за руку. Я стал заполнять пустоту внутри меня единственным, что могло помочь, молитвой, за себя и за этих дураков. Когда их опускали в яму и клали в ряд, Монах вынул меч из ножен, воткнул клинок глубоко в землю рядом с могилой. Получился крест. В центре гарды была вычеканена икона Спаса. Потом уже из толстых веток соорудили деревянный крест и поставили на холмике. Все чувствовали себя виноватыми в дурацкой смерти этих малолеток. Всем, наверное, хотелось, чтобы ничего этого не было. Но оно было.

Недалеко от тропинки нашлось открытое место, заросшее прутиками малины. Там решили передохнуть, развели маленький огонек. Командир, как и обещал, устроил пленнику допрос. Назвался тот Киром, вел себя нахально и вызывающе. Так и подмывало стукнуть его в лоб. Паша наконец снял с него свою лапищу, взамен Святополк беспощадным голосом велел Монаху и Богослову:

— Возьмите его на прицел, если дернется, разрешаю стрелять.

Монах угрюмо ухмыльнулся, а Богослов скорчил страшную рожу, которой, по его мнению, детей пугают.

— Сколько тебе лет? — спросил командир.

— Четырнадцать, — прохрипел мальчишка.

— Значит, подсуден. Людей убивал?

— Убивал, — прозвучало гордо и хвастливо. — И еще буду, когда от вас сбегу. Наберу новую кодлу и пойду убивать.

— А зачем тебе это? — Святополк немного опешил от такой одержимости.

— Нравится. Убивать круто. И без наркоты, как эти придурки. Им только барахло и бабки нужны были…

— А тебе нет?

— Мне — да. Только я еще просто убивать люблю.

— А ведь он трус, Вадим, — сказала Леди Би. — Маленький паршивый трус.

— Я? — Мальчишка задохнулся от удивления, даже рот открыл.

— Ты, ты. Ты просто людей боишься. И чтоб они тебя не обидели, убиваешь.

Пленник смотрел на Леди Би, она смотрела на него. Глаза в глаза. Святополк следил с грустным интересом. Паша вздыхал в сторонке. «Нельзя его отпускать, — бормотал Михалыч, вычищая ложкой банку консервированной рыбы — едой успокаивал нервы. — И с собой таскать нельзя». Варяг с равнодушным видом строгал палку, происходящее его не занимало.

Василиса переглядела малолетку. Он отвел глаза и буркнул:

— Пусть она не смотрит на меня. Я не трус Просто мне нет никакого дела до людей. Они только мешают.

— Ну вот что, — вздохнул напоследок Паша и поднялся — здоровый медведь устрашительного вида, если не знать, что на самом деле он добрый и застенчивый. — Теперь я тебе немножко помешаю. Разреши, командир, — попросил он.

Святополк разрешил, и Паша взял мальчишку за шиворот, поволок вглубь леса. Пленник брыкался, вертелся, но освободиться из медвежьей хватки Паши Маленького вряд ли было возможно. Через минуту их уже след простыл, и все принялись гадать, что взбрело в голову Малышу. Я хотел пробраться незаметно за ними, но меня поймали за ногу и вернули на место.

— Не суетись, любопытная Варвара, — покачал головой Монах.

Пришлось объяснять, что я не Варвара, совсем даже наоборот — военный корреспондент, а журналистам дорога везде открыта.

— Не ходи в журналисты, Костя, — кротко попросил Февраль. — Там плохому научат.

— Чему это? — удивился я.

— А там в каждом заблуждении приучают видеть истину. Вот приходишь ты к какому-нибудь хитрому мордовороту брать интервью. И уже заранее уверен, что все глупости, которые он тебе наговорит на диктофон, имеют право на уважение. Мало того, тебе самому придется думать так же, как он, чтобы вытянуть из него побольше всего. — Из кроткого и печального Февраль неожиданно превратился в страстного и рассерженного. — Мнение, что журналисты имеют собственную точку зрения, — досадная ошибка. Журналист — пластилин, который все время сам себя лепит. Он бесформен и бессодержателен. Это его штатная обязанность.

— А можно я скажу? — Леха смущенно Поднял руку. — Я, конечно, не буду сейчас задавать этот сакраментальный вопрос «что есть Истина?», и я, конечно, уважаю православие как одну из традиционных религий нашей страны…

— Протестую, — возмутился Февраль.

Леха еще больше сконфузился. Половина отряда смотрела на него так, будто он сказал совершенно неприличную вещь, да еще при даме.

— Протестую против «одной из», — продолжал волноваться Февраль. — Лично для меня это оскорбление. Православие слишком монументально, чтобы загонять его в гетто «одной из». Никогда оно не стояло в одном ряду с теми, для кого крест как красная тряпка для быка. Бешеного быка. И стоять не будет. Во всяком случае, пока я жив.