Наталья Иртенина - Меч Константина

— Леня, спусти пар, — ласково сказал Серега. — Тут все свои, не надо ругаться. Леша просто пошутил, он же Романтик, ему можно.

— А я вот и без шуток не понимаю, почему нельзя быть честным человеком, не веря при этом ни в какого бога. — Варяг уже обстругал свою палку и жарил на ней колбасу.

— Почему нельзя? — искренне удивился Монах. — Очень даже можно. Божьей милостью. Ему-то нет нужды в тебя не верить.

— Честным можно, — веско добавил командир. — С другими. А себя все равно обманешь. Защиты от дурака у тебя нет.

— Господь Бог наш милосерден и к дуракам, — невпопад сообщил Богослов, и Варяг удостоил его нордического взгляда.

— Что-то Паша долго не возвращается, — сменил тему миролюбивый Ярослав, — Уж не завалил ли его пацан? Надо пойти проверить.

— Не, Малыша просто так завалить нельзя, — заверил Богослов. — Малыш заговоренный.

— Как заговоренный? — спросил я.

— Ну, правое ухо у него слышит лучше левого.

— Наверно, ангел-хранитель висит над ним с мегафоном, — хмыкнул Варяг.

В этот момент из зарослей с громким треском появился Паша. Он был один и с покусанной рукой, из которой капала в траву кровь.

— Сбежал? — разочарованно выдохнули сразу несколько человек.

Паша мотнул головой и сказал очень ответственно:

— Человеку нужно побыть в одиночестве. Нагуляется, придет. И приставать к нему не советую. Загрызет.

Руслан, исполнявший в отряде обязанности врача, осмотрел его руку, изучил характер раны и подтвердил:

— Точно, загрызет.

— А ты уверен, что он придет? — спросил Святополк.

Паша почесал в затылке непокусанной рукой, подумал.

— Придет. Я ему мотивацию хорошую сделал.

И Паше поверили. Но сколько ни добивались подробностей про мотивацию — невозмутимо молчал, как статуя Будды.

Решено было ждать еще час, больше времени командир не дал. «Что ж нам тут, до вечера торчать, ждать, когда этот замотивированный нагуляется? — ругался на Пашу раздосадованный Варяг. — Не отряд, а детский сад». Но еще до истечения часа мальчишка вышел на поляну, хмурый, с измазанной физиономией. Дождался всеобщего внимания, сунул руки в карманы и с независимым видом сообщил:

— Я пойду с вами.

Потом, втянув сопли, очень многообещающе посмотрел на Пашу.

Револьвер ему, конечно, не отдали. Он топал за нами в самом конце, отстав на десяток метров, — демонстрировал свою независимость. И все время подтягивал штаны.

— Что ты с ним сделал? — тихо спросил Святополк.

— Выпорол, — честно сказал Паша.

— Это и есть твоя мотивация? — остолбенел командир.

— Теперь он будет мечтать меня убить, — гулко прошептал Паша ему на ухо, и это услышали все, кто шел рядом.

До самой темноты отряд скрытно и беспрепятственно продвигался в сторону Москвы. Позади остались две скудные деревни и один многоэтажный поселок, утонувший в дерьме из-за испорченной канализации. В сумерках мы вышли на окраину маленького городка. До столицы нашей родины оставалось километров двадцать пять. Я еле двигал ногами и зевал так, что мог целиком проглотить оккупантский гамбургер. Рюкзак к вечеру потяжелел раза в три и гнул к земле. Я уже начинал его ненавидеть и завидовать «трофею», который плелся за нами налегке, да еще свистел что-то издевательское. Впереди горели в окнах огни. Меня поманило к ним, но желание и возможности уже не совпадали. Только крепкая рука Папаши вытащила меня за рюкзак из глубокого штопора, в который завинтились мои ноги.

— Командир, ребенок устал, — немедленно доложил Ярослав. — Не пора ли нам прилечь?

Я хотел было возразить на «ребенка», но усталость в момент слизнула мое возмущение.

— Ты сначала найди где, — отозвался Святополк.

— Вот это правильная постановка вопроса, — тут же согласился Ярослав. — Мои кости требуют определенной степени комфорта, и в открытом поле ночевать было бы дурным тоном… Да вот хоть в этом замечательном домике на отшибе! Надеюсь, хозяева тут гостеприимные и не станут очень шуметь…

Замечательный домик выглядел дремучей халупой, темнота не скрасила его голодранства, сыплющегося опилками. Единственным его достоинством было уединенное местонахождение на пределе городской черты. От остальных частных построек его отделяла старая узкоколейка В доме горел свет и орал телевизор, значит, спать его обитатели еще не легли. Но на наш усердный стук в калитку никто не отзывался. В окне мелькнула быстрая тень и пропала, затаилась.

— Оставь надежду, всяк сюда приходящий, — задумчиво произнес Богослов.

— Ну уж нет, — запротестовал Ярослав, — мои надежды мне слишком дороги, чтобы так просто с ними расставаться.

И он, поднапрягшись, прошел сквозь калитку — не стал тратить время и усилия на защелку. Калитка на петлях удержалась, жалобно вякнув.

— Эй, кто живой, слезай с печи! — весело крикнул Ярослав.

— Ну что ж, — озабоченно сказал Святополк, входя следом, -дадим хозяевам возможность исполнить долг гостеприимства.

За ним ввалились все остальные, калитку снова подцепили на крючок, столпились у крыльца. Дверь хибарки оказалась открытой — к счастью для самой хибарки. Иначе от прохождения сквозь нее этот сарай стремительно развалился бы. Ярослав уже был внутри, как вдруг из-за дома послышался стук. Монах и Руслан метнулись туда, за ними Двоеславы — прикрыть. Остальные рассредоточились по двору, заняли позиции. Кто-то громыхнул по пути пустой железной бочкой, наверное, Богослов споткнулся. Несколько человек с командиром быстро вошли в дом. Меня там не было, я остался на улице, а позже меня просто не пустили туда. Поэтому я не увидел того, что вызвало у них такую ледяную ярость.

Телевизор в доме извергал из себя блевотину рекламы. По звукам я узнал ролик, в котором Лора Крафт сражалась с чудовищем и вспотела. Из-за мокрых подмышек ее отверг мужчина-мечта. В результате она намазалась дезодорантом и поджарила мужчину-мечту из бластера. Лора не любит, когда ее отвергают, и всегда мстит за это.

Из-за дома притащили с пинками кого-то. В темноте я чуть было не принял его за огромную откормленную свинью, упирающуюся и повизгивающую. Но его вздернули на ноги в квадрате света от окна, и боров оказался человеком, стриженным под ноль, атлетичным качком, только маленького роста. Перед ним бросили на землю большую набитую сумку.

— У, ворюга! — пропыхтел Горец.

Из дома вышел Святополк, ступая медленно и тяжело» как статуя командора. За ним по ступенькам съехал Богослов с невменяемым выражением лица.

— Один? — тяжким тоном спросил Святополк.

— Один, гад, в окне застрял, еле вынули. С барахлом бежать собрался. — Монах пнул ногой сумку.

— Иди посмотри, — сказал командир, кивнув на дверь.