Наталья Иртенина - Меч Константина

Монах пошел. За ним и другие. Меня Святополк остановил, а Кир слонялся по двору, не пытаясь заглянуть в дом. Кажется, его больше интересовал пойманный качок. Я попытался убедить командира, что слабонервным не являюсь и психика у меня устойчивая, но он не слушал. Он смотрел на качка, и я вдруг понял, что Святополк еле себя сдерживает. Рука лежала на автомате, пальцы жестко обнимали рукоять. И качок тоже это понял. В этот момент вернулся Монах и на крыльце еще клацнул предохранителем.

— Это не я, не я! — истерично завопил пойманный, дергаясь и трясясь. Его никто не держал, но под дулами автоматов и прицелом мрачных взглядов он не мог сдвинуться с места, — Они уже были такие, я их не трогал!

Рядом со мной встал Фашист, напряженный, как и все.

— Что там? — ткнул я его пальцем.

— Трупы, — отрывисто бросил он. — Три штуки. Дед, бабка и внучка. Лучше не смотреть.

Я поверил ему на слово и стал смотреть на качка. Было неприятное ощущение, что где-то он мне уже попадался. Вспоминать где, не хотелось. Слишком гнусный тип.

— Конечно, не трогал, ты к ним в гости чайку попить зашел, — сквозь зубы процедил Варяг, — и они надавали тебе целую кучу подарков.

Сумка от удара ногой перевернулась, оттуда высыпались металлические ложки, коробочки, деревянная шкатулка, костяная статуэтка. Одна коробочка раскрылась, и на землю упала медаль. Я поднял ее, прочел надпись: «За взятие Берлина, 1945». И тут перед глазами всплыл одноногий солдатик, ковыляющий по вагону электрички с протянутой рукой. За ним полз «хвост» — жующий коротыш спортивного вида с нулевой стрижкой, присматривал. Вот этот самый. Я поискал глазами Серегу. Вспомнил ли он его? Если и вспомнил, радости ему это не добавило.

— Командир, — сказал Варяг, — может быть, сотрем с лица земли эту падаль?

— Это не я, — всхлипнул качок и повалился на колени, — ну… гадом буду, не трогал. Команда утром ходила, чем хотите поклянусь. У меня и оружия нет…

— Вообще-то, похоже на правду, — колеблясь, заметил Монах.

— Какая команда, подробней, — потребовал Святополк. — КОБР?

— Да ну нет, ну, эти… стригуны, — заторопился качок, увидев надежду на спасение. — Они же после себя все время жмуров оставляют, ходи да проверяй, у меня после них работы по горло…

Он умолк, выпучив глаза, — понял, что наболтал лишнее.

— Профессия — мародер, — с неописуемым презрением произнесла Леди Би.

— … карается расстрелом, — настаивал на своем Варяг.

Командир повернулся к Монаху:

— Ты ему веришь?

— Похоже на правду, — уверенней повторил тот. — Гуманный выстрел в голову, и никаких больше мучений на нищенскую пенсию. А девочка… похоже, задохнулась… сэкономила им выстрел… — Какая-то жуть просквозила в этих словах, отчего даже бывалый Кир уставился на Монаха с мрачным вопросом в глазах.

На мгновение все как будто забыли о пойманном мародере, смотрели на командира. Ждали его слова Святополк медлил. Тогда качок сам взялся решать свою судьбу. Неожиданным резким вывертом он прыгнул к забору, подлетел вверх, перескакивая. И обвис на досках бессмысленной грудой мяса. Стрелял Варяг — очередью. Командир и Монах выругались одновременно и одинаково. Звук выстрелов пронзительно разнесся по округе.

— Ну вот и переночевали, — горестно вздохнул Ярослав Премудрый, подбирая свой рюкзак, посмотрел на остальных. — Пошли, что ли. Надо было уходить. Ночная перестрелка с еще какой-нибудь оккупантской командой, которая заявится сюда по тревоге, в планы отряда не входила. Я пока не знал, что за «кобры» тут ходят, наводя свои порядки. Но от самого этого слова воняло такой дрянью, как из ямы со змеями, что мне невольно захотелось побыстрее убраться отсюда. Усталости я больше не чувствовал.

Фашист уходил последним. Он собрал с земли все коробочки с медалями, отнес их в дом и догонял нас уже на дороге.

Через два часа я снова начал выдыхаться. Глаза слипались, будто медом намазанные. Городок мы обошли кругом, и снова выбрались в открытое поле. Вдалеке темнел на фоне лунного неба лес Я оглянулся и, тараща глаза, чтобы не закрывались, поискал нашего малолетнего бандита с большой дороги. Но он то ли отстал, то ли решил все-таки плюнуть на Пашину мотивацию и сбежал. Его исчезновение во мне никак не отозвалось. А может, он просто умел растворяться в темноте.

Когда мы добрались до леса, я упал под первым же деревом и провалился в сон, с рюкзаком на плечах и спальным мешком вместо подушки. Но не успел я уснуть, как меня разбудили. Надо мной стоял Фашист и тряс за плечо.

— Подъем, молодняк, петухи уже пропели серенаду.

— Отстань, дай поспать, — отмахивался я, но Фашист не отставал.

— Подвиг проспишь, — гаркнул он мне в самое ухо, и я подскочил, как на пружине.

Себя я обнаружил засунутым в спальный мешок, рюкзак стоял рядом. Бледное изжелта-зеленое небо посылало утренний привет.

— Сколько времени? — я вдруг испугался чего-то. Такой рани, может быть.

— Поздно уже, полшестого. Вставай, чисть зубы. Завтрак готов.

Легко сказать — чисть зубы. Это в лесу-то. Никакого ручья, как в книжках, тут, конечно же, не имелось. В конце концов пришлось достать из рюкзака бутылку с водой и скупо отмерять из нее.

Над костром висели, исходя паром, две походные кастрюли. В одной чай, в другой гречневая каша из полуфабриката, с микроскопическими кружочками мяса. Поваром сегодня был Февраль, и каша у него получилась такая же меланхолическая и задумчивая, как он сам. Задумчиво прожевав вторую ложку, я спросил его, делясь осведомленностью:

— А ты почему Февраль? В честь Февральской революции?

— У этой революции честь невелика, — пробормотал он, открещиваясь.

— Нет, — вмешался Серега, — Февраль он потому, что стихотворение такое есть. — Он картинно откинул в сторону руку и продекламировал: — Февраль! Достать «АК» и плакать!

Февраль, чуть улыбнувшись, покивал.

— Ну, это в том смысле, что под горячую руку ему лучше не попадаться, — разъяснил Серега — При виде врага впадает в буйство и может своих покалечить, не разобравшись. Он ведь псих, наш Февраль. Просто маньяк.

— Грустный маньяк, — добавил, подходя и усаживаясь, Ярослав. — Слышали новость, парни? Пацан ночью пытался спереть у Пашки его «калаш».

— Зачем? — Февраль изумленно посмотрел на меня.

— Не этот пацан, другой, которого вчера прихватили. Э-э, Ленчик, не угостишь ли ка шей? — Ярослав вертел в руке пустую жестяную тарелку, глядя на нее с сомнением.

— У нас самообслуживание.

— Да ладно, не ленись, как друг тебя прошу.

Февраль буркнул что-то, но тарелку взял, чтобы не спорить. Всем хотелось слышать продолжение новости, пока сам Паша где-то пропадал. Не было видно и Кира. Я только отметил про себя, что он все-таки не удрал. Или удрал, но позже.