Грэм Макнилл - Несущий Ночь

— Неужели ты ничему не научился в Аджизелусе, Леаркус? Победа не имеет никакого значения, если ты не сохранил свою честь!

— Не учи меня жить, деревенщина! — огрызнулся Леаркус. — Откуда ты вообще такой взялся? Я по крайней мере заслужил свое место. Мне его не предоставили благодаря предкам.

— Я тоже выиграл свое место в честной борьбе, Леаркус, — мрачно ответил Уриэль. — Люциан не имел никакого отношения к тому, что выбрали меня.

— Дерьмо лошадиное! Я-то знаю правду! — прошипел Леаркус, рванувшись вперед в попытке нанести Уриэлю удар в висок. Уриэль слегка отклонился назад, и кулак Леаркуса пронесся мимо. Уриэль обеими руками обхватил запястье противника, и, молниеносно обернувшись вокруг себя, он вывел Леаркуса из равновесия, после чего, опустившись на одно колено, швырнул противника через плечо.

Оказавшись в воздухе, Леаркус пронзительно завопил, но, шмякнувшись о землю, сразу умолк: бросок Уриэля был столь силен, что у Леаркуса перехватило дыхание. Заломив руку противника за спину, Уриэль почувствовал, как хрустнуло запястье, и через секунду он услышал скрежет обломков кости и визг обезумевшего от боли Леаркуса.

Уриэль разжал хватку и, вернувшись к пирамиде из булыжников, облокотился о нее. Жажда мести была утолена, и ее вновь сменили изнеможение и боль.

Несколько новобранцев наконец осмелились подойти к противникам, чтобы помочь им подняться, и в этот момент Уриэля внезапно охватил стыд. Нет, он вовсе не считал себя виноватым, но Леаркус нравился многим, и победа, одержанная над ним сегодня, завтра могла обернуться против Уриэля.

Однако содеянного не вернешь, так что теперь Уриэль должен с честью выдержать все последствия своего поступка. Размышляя об этом, он и не заметил, как к нему подошел Пазаниус. Тот возвышался над Уриэ-лем, и в его глазах юноша прочитал укор.

Друг присел рядом и произнес:

— Тебе не следовало так поступать, Уриэль.

— Я знаю. Сейчас я хотел бы, чтобы этого не было… Правда!

— Леаркус возненавидит тебя за это.

— Думаешь, мне следует извиниться?

— Да, но не теперь. Ты опозорил его при всех, и сейчас он не примет извинений. Поговори с ним, когда мы вернемся в крепость и над его запястьем поработают Апотекарии.

— Я сделаю, как ты говоришь, друг. Это было глупо — я был ослеплен яростью.

— Хорошо, что хоть теперь ты понимаешь, что это было глупо. Надеюсь, в Аджизелусе им все-таки удалось вложить в твою голову хоть что-то стоящее.

— Поосторожнее, — перебил друга Уриэль, — или мне придется вырубить заодно и тебя.

— Что ж, попробуй, если силенок хватит. Может, через годик-другой тебе, селянин, и удастся справиться со мной.

Уриэль рассмеялся в ответ, понимая, что Пазаниус прав. Его друг был настоящим исполином. Хоть ему и исполнилось всего лишь пятнадцать, Пазаниус был уже выше многих взрослых мужчин. Его мышцы играли под загорелой кожей, как толстые стальные кабели, и ни одному новобранцу еще не удавалось превзойти его в силовых упражнениях.

— Пойдем, — сказал гигант, поднимаясь на ноги, — пора трогаться. Ты же знаешь, Клозель закрывает ворота на закате. Не знаю, как ты, а я не вижу никакого удовольствия в том, чтобы провести еще одну ночь в горах.

Уриэль кивнул в ответ и, охнув, поднялся на ноги. Боль снова пронзила его тело — мышцы Уриэля не желали слушаться своего хозяина. Напрасно Уриэль пренебрег простым правилом: завершив бег, растянуть их. Но теперь Уриэлю оставалось только проклинать себя за глупость.

Новобранцы с Пазаниусом во главе двинулись в путь, поочередно помогая белому как мел Леаркусу, который с трудом ковылял, понемногу отходя от боли и запоздалого шока. Его запястье, раздувшись, увеличилось вдвое и приобрело жуткий лиловый цвет; несколько раз за время пути Леаркус чуть было не терял сознание. В один из таких моментов Уриэль предложил ему свою помощь, но, увидев в ответ сердитые взгляды товарищей, он решил не повторять это предложение.

Уже в крепости Геры Леаркус сообщил Апотека-риям, что сломал запястье при падении. Казалось, ничего не произошло, но уже на следующий день Ури-эль почувствовал, что между ним и остальными новобранцами образовалась пропасть, причем пропасть эта увеличивалась с каждым днем. Изменить уже ничего было нельзя, и только Пазаниус оставался Уриэлю настоящим другом и в последующие годы.

Уриэль открыл глаза и стряхнул с себя остатки воспоминаний. Он редко возвращался в мыслях к дням, когда был кадетом, и был удивлен тем, что это вдруг произошло сегодня. Уриэль выпрямился во весь рост — он снова был в Храме Исправления. Возможно, то, что память снова вернула его в дни молодости, было знамением, посланием, дарованным ему благословенным примархом. Капитан Вентрис поднял глаза и посмотрел в лицо Робауту Жиллиману в поисках ответа, но мертвый примарх оставался неподвижным на своем троне.

И в этот момент Уриэль ощутил на плечах всю тяжесть своей должности. Прошагав через зал, он встал перед плитой с бронзовыми краями на изогнутой внутренней стене храмового святилища. Изнутри храм по окружности был выложен огромными пластинами из гладкого черного мрамора, и все они были испещрены строками. На этих плитах золотыми буквами были высечены имена всех Ультрамаринов, павших в сражениях за десятитысячелетнюю историю Ордена. Тысячи и тысячи имен окружали примарха, и Уриэль подумал: а сколько же еще имен героев будет к ним добавлено, прежде чем Робаут Жилли-ман вернется в это священное место? Будет ли одним из них его имя, имя Уриэля Вентриса?

Глаза капитана Ультрамаринов пробежали по плите, что возвышалась перед ним, — это была плита, посвященная сотне воинов Первой роты, сражавшихся против кошмарных тиранидов у северных оборонительных фортов Макрэйджа порядка двух с половиной сотен лет назад.

Взгляд Уриэля остановился на имени, высеченном прямо под посвящением командиру Первой роты капитану Инвиктусу:

«Ветеран-сержант Люциан Вентрис».

Палец Уриэля прошелся по изгибам высеченного в мраморе имени его предка. Уриэль Вентрис гордился тем, что носит его имя. Случайная родственная связь с героем Ордена дала Уриэлю право обучаться в престижных Казармах Аджизелуса, но он был избран Ультрамаринами за свое собственное мастерство и, главное, решительность и уверенность в грядущей победе.

Уриэль поклонился, отдавая тем самым почести предку, затем, резко повернувшись на каблуках, вышел из храма.

Ему нужно было подготовить к грядущим сражениям свою Роту.

Шум, производимый сотнями нещадно вопящих глоток, был невыносимым. Арбитр из Адептус Арбитрес Павониса по имени Вирджил Ортега врезал своим щитом по физиономии первому подвернувшемуся крикуну, которым оказался мужчина в тяжелой робе, поднял булаву и описал ею широкую дугу. Ортега молотил направо и налево по напирающим со всех сторон телам. Огромное количество рук цеплялось за него, но он со своим отделением, как мог, противостоял напирающей толпе. В какой-то момент в черную униформу арбитра с криком вцепился какой-то человек, но тот резко опустил булаву на его голову, раскроив несчастному череп. Боковым зрением Ортега заметил, что один из людей, сопровождавших губернатора, тоже упал; воздух продолжали оглашать вопли боли и ярости, но у Вирд-жила Ортеги была лишь одна цель: не подпустить мятежников к губернатору Шонаи.