Сергей Щепетов - Народ Моржа

«Внешность, конечно, не слишком красивая. Голова составляет, наверное, шестую или пятую часть тела, покрытого густым слоем слизи. Пасть здоровенная, но зубы мелкие, хоть и острые, – как щетка. На верхней челюсти два мясистых беловатых уса, похожих на червей или пиявок, а на нижней четыре уса, но они значительно меньше. Глаза крошечные, придвинутые к верхней губе. Хвост сильно сплющен с боков и составляет не меньше половины тела. Спина темная, почти черная, а брюхо желтовато-белое, с крапинками какого-то голубоватого цвета. Бока темные, с зеленоватым оттенком, имеются пятна. – Семен подобрался поближе и, пачкаясь слизью, попытался приподнять добычу, но не смог. – В этой рыбке, наверное, килограммов 60—70. Впрочем, для сомов это мелочь. Если верить литературе, то в первой половине XIX века в Одере поймали сомика на 400 кг. У нас в бассейнах Днепра и Волги тогда такие уже не водились – и до трехсот-то килограммов редко дотягивали».

Делиться впечатлениями, однако, не пришлось. К немалому удивлению Семена, рыбаки собрались продолжить свое занятие, которое можно было назвать скорее охотой, чем рыбалкой. Пока Лхойким работал веслом, выводя судно на спокойное течение, его напарник извлек из туши наконечник, смотал и уложил ременный линь. Вновь сидеть неподвижно Семену не хотелось, но азарт и любопытство взяли свое – он остался на катамаране и даже предложил подрабатывать веслом, чтобы гарпунер не отвлекался.

На сей раз ждать долго не пришлось. Семен успел только вспомнить, как в его мире называется этот вышедший из употребления способ ловли сомов – «клочение». Это когда рыба подманивается звуком, имитирующим не то кваканье лягушки, не то призыв самки – раньше считалось, что сомы умеют издавать звуки.

Вторая рыбка оказалась чуть меньше первой – всего лишь килограммов 50—60. Неандертальцы сочли себя удовлетворенными и собрались плыть в поселок. Семен же, мучимый вопросами, зазвал их в гости к себе на стоянку, благо она оказалась поблизости. Он соблазнил парней вареной сомятиной, поскольку горшок у него был, а в поселке, как он знал, керамика в дефиците и используется лишь для варки мяса, да и то редко. Запас специй у Семена еще не иссяк, так что бульон получился не только наваристым, но и ароматным. Прихлебывая его из миски, разговорились – на двух языках, поскольку напарник Лхойкима русского, конечно, не знал.

То, что из этой беседы вырисовалось, Семена сильно удивило. Оказалось, что парни не пищу для сородичей добывали (разве рыба – это пища?!), а… играли! Впрочем, это очень неточный перевод обозначения действия, которым они занимались. На самом деле парни воспроизводили сказку (элемент мифа!), дабы сделать ее подобной реальности. Точнее, наоборот, – уподобить реальность сказке.

«Даже не знаешь, с чем это сравнить-то, – чесал затылок Семен. – Разновидность камлания? Имитативная магия? М-да-а… Ребята вполне могли вместо рыбалки отправиться на нормальную охоту, попытаться добыть настоящую пищу – мясо. Но они решили заняться более важным делом – немного поколдовать, слегка уподобиться.

Уподобиться чему?! Бред полнейший: получается, что своей рыбалкой они воспроизводили ситуацию из сказки о мире „у горькой воды". Что тут общего, что похожего? Ну, собственно говоря, оловянные солдатики, которыми играет ребенок, тоже не очень похожи на живых солдат – сходство лишь обозначено или намечено.

Катамаран – это льдина. Разобранный настил, дырка в палубе – это прорубь. Подплывший к ней снизу сом, это, конечно, морской зверь тюлень. А гарпун?! Ведь это по сути настоящий гарпун с поворотным наконечником! Да, я объяснял его устройство и принцип действия, но не изображал, не показывал! И вот – сделали! Бывший школьник сделал! Ну, а клочение, звуки эти?! Зверя, конечно, надо подзывать, подманивать. В обычном случае это делается молча – мысленно, так сказать. Но здесь-то случай необычный – зверь находится в другой среде, в воде. Он как бы „по ту сторону" – как же он там сможет услышать? Значит, надо „звать" в воде. Но держать в ней голову человек не может, а может… Ну, может опустить в воду самую говорливую (после головы!) часть тела – руки. И этими руками пытаться воспроизвести на неандертальской „мове" призыв: „Иди к нам! "»

После истории с ловлей сомов глаза у Семена немного «приоткрылись», и он обнаружил, что водная охота была всего лишь одним из мазков на общей картине.

Во время паводков по реке плывут деревья – иногда довольно большие. Раньше ими никто не интересовался, а теперь в каждом неандертальском поселке имелось по два-три необъятных ствола. По-видимому, их поймали и посадили на мель у берега (как умудрились?!). С некоторыми из них время от времени кто-то работал – пытался обрубить корневища и макушки. Если это удавалось, бревна откатывали подальше и приподнимали над землей, подложив камни или палки. И начинали выдалбливать середину. У кого были железные топоры или тесла – работали ими, у кого не было – обходились каменными рубилами. Все это было похоже на имитацию работы по изготовлению обычных лодок-долбленок. Почему похоже на имитацию? Потому что бревна слишком большие и к тому же сырые. Да и сама работа продвигалась еле заметно – она явно была рассчитана на годы, если вообще на что-то рассчитана, а не являлась ритуалом.

«Они что, действительно плыть куда-то собрались? В „землю обетованную"?! Да ну-у… Наверное, просто изображают, имитируют сборы. Вообще-то, аналогия в родном мире имеется: говорят, в XIX – начале XX веков евреи Восточной Европы жили как бы „на чемоданах". Вместо „до свидания!" при расставаниях они говорили друг другу: „До встречи в Иерусалиме!" Огромное большинство никуда, конечно, не поехало, а так и оставалось бедовать в „черте оседлости", но все как бы собирались. Так и тут…»

Никто не удивился, когда Семен лично начал интересоваться постройкой огромных лодок – неандертальцы восприняли это как должное. Характер работы изменился – из «ритуального» стал «реальным». Часть заготовок Семен безжалостно забраковал и порекомендовал вместо них заняться обычными бревнами для постройки плавсредств нормальных, уже опробованных размеров. Никаких авралов, никакой спешки: все делается в свободное от основных занятий время – у нас впереди вечность.

Возможно, насчет вечности Семен погорячился, но никаких конкретных планов на ближайшие годы у него действительно не было. Переселение части неандертальцев к морю, да еще и без предварительной разведки, продолжало казаться ему фантастикой. Правда, фантастикой научной…

Семен и сам не мог понять, как так получилось, что он фактически остался без сына. Впрочем, «остался без…» в европейском – очень позднем – смысле слова. Принцип тотемного родства делал отцовство (да отчасти и материнство) коллективным. Попытка Семена считать своего ребенка более «своим», чем остальных детей рода Волка, в глазах окружающих выглядела очередной причудой. Тем не менее Семен упорно старался воспитывать сына индивидуально. Надо признать, что ничего путного из этого не получалось. Говорить маленький Юрик начал сразу на трех языках – русском, лоуринском и языке питекантропов. Причем предпочтение он отдавал последнему. По-видимому, этот способ коммуникации был ближе детской психике. Собственно говоря, вечерними сказками воспитание со стороны папаши в основном и ограничивалось – Семену хронически было некогда.